Я начинала читать на другом ресурсе. Зацепило! Но тогда книга была в процессе - в неспешном, я бы сказала, процессе)
Как же я рада этой возможности! Подожду и буду глотать залпом!))

Лайт, спасибо) И мы продолжаем нашу историю))

2. ЗАРОК ВЗРОСЛЕНИЯ

Рим, частная школа-пансионат.
Май, 2002 год.

Школа гудела девичьим голосами. Большая перемена в самом разгаре: растрёпанные причёски; сползшие гольфы; укорочённые, с подвёрнутым в несколько раз поясом юбки выше колена; бесчисленное количество серёжек в ушах, браслетов и фенечек на руках — юный бунт против системы, серых взрослых, проба себя и поиск.
Лаура Морицетти старалась не отставать от директрисы: как сообщили накануне по телефону, дело щепетильное и безотлагательное. Шли по светлому коридору, мимо ряда классов со стеклянными матовыми дверями, и юные школьницы ловко спрыгивали с широких подоконников стрельчатых окон, одёргивали форменные юбки и поправляли съехавшие полосатые галстуки, завидев «синьору директора». К счастью, суровая женщина их не замечала.
Не сбавляя скорости, синьора директор максимально быстро вводила Лауру в курс дела: позавчера одна из воспитанниц наглоталась таблеток и находится в реанимации. Попытка подросткового суицида подняла на уши пансион. Ответственные привлечены, у детей взят анализ крови на наркотики, ведётся дознание. А вызвали синьору Морицетти, потому что её дочь, по мнению некоторых особ, является причиной и следствием проступка несчастной. И сейчас вот-вот будет дознание. Директриса открыла дверь кабинета, пропуская Лауру вперёд.
Синьора Морицетти обвела неспешным взглядом кабинет директора. Двое мужчин поднялись в приветствии — следователи.
«Вот и Доминик. Отстранённая сидит — бывает у неё такое: никого и ничего знать не хочу! — спина ровная, руки на коленях сложила, галстук лежит идеально, волосы собраны в аккуратную причёску. Обернулась. Глаза красные. Плакала?»
— Добрый день, синьоры, — Лаура плавно кивнула. — Мика, иди в комнату и жди меня.
Дочь замерла, не проронив ни слова.
— Но у нас дознание! — возмутилась директриса.
— Дознание будет у вас со мной, — Лаура открыла дверь и кивнула дочери. — В комнату!
Доминик медленно поднялась и пошла к выходу, ожидая, что в любой момент её вернут. Но мать основательно закрыла за ней дверь и села на место дочери, сложив руки на груди.
— Синьора Морицетти… — начал один из мужчин.
— Как вам известно, — Лаура в упор посмотрела на директрису, — я не давала согласие на дознание несовершеннолетней дочери.
— Нам не требуется согласие родителей… — встрял старший.
— Я пригласила вас, чтобы вы приняли участие, — попыталась сгладить острые углы общения директриса.
— Отлично. Но над ребёнком проводились какие-то тесты, и узнала я об этом по пути сюда!
— Ваш случай исключительный! Я вам попробую объяснить. Вы позволите, синьоры?
Мужчины вышли из кабинета. Директриса выдержала драматическую паузу, включила ноутбук и развернула его к Морицетти. Звука не было. Зато картинка относительно чёткая, насколько может быть чёткой видео с камеры наблюдения: время 09:15. На экране обнимаются девочки в школьной форме пансиона.
Лаура только красноречиво приподняла бровь: и это называется «исключительный случай»?
«Да чего только в момент взросления не перепробуешь».
Директриса с прижатым в волнении к губам пальцем лишь закивала: смотрите дальше.
А дальше подростки начали целоваться. И делали это явно не впервой и с удовольствием, даже позируя перед зеркалом. Одной из них оказалась Доминик. Лаура внимательно смотрела на экран, впитывая все происходящее: она не имеет права на ошибку. Вот эта белобрысая девочка пиявкой присосалась к ее дочери. Доминик рассмеялась прямо в зеркало. Девушка достала из кармана фотоаппарат, прижалась к её дочери и нацелилась им в зеркало.
Неприятно кольнуло в груди.
В отражении видела, как Доминик потянулась за фотоаппаратом, девушка начала паясничать — «Коза выше ростом! Из старшего класса?» — Доминик вырвала фотоаппарат и, покопавшись в нём, отпихивая от себя подругу, похоже удалила какие-то файлы и вернула фотоаппарат подруге. Та что-то крикнула и исчезла из кадра. Юная Морицетти наклонилась над раковиной, включила воду и ополоснула лицо. Мимо прошла какая-то девочка, и, отразившись в зеркале, скрылась в кабинке.
«Стоп!...»
— Я не считаю прогулы «исключительным случаем», — Лаура указала на время съёмки и пожала плечами. — А вот камеры видеонаблюдения в женских туалетах — да. Куда идёт запись наших детей? Что скажет родительский комитет? Мы не давали согласие на слежку, — Морицетти угрожающе поднялась над директрисой.
— Их никто не видел, уверяю вас… Просто случай и...
— В ваших же интересах, чтобы не увидели. Мы сейчас пойдём и уничтожим весь архив. А на следующей неделе я приеду с проверкой, и не дай бог, обнаружится хоть одна камера в туалете, раздевалке или душевой… — Лаура говорила спокойно и отстраненно.
… Потом они с директрисой прошлись по женским туалетам: настояла на том, чтобы камеры демонтировали тут же. Спустились в архив и при ней уничтожили записи. Пригрозив расправой от родительского комитета от мала до велика, если хоть одна камера обнаружится в неположенном месте или какая-нибудь запись всплывёт, Лаура ушла в кампус, а директриса — в личный кабинет пить успокаивающее и проводить дознание со следователями.

Жилой корпус пустовал: ученицы были на дополнительных занятиях и секциях. В общей гостиной несколько девочек разложились с тетрадками, карпея над заданием. Одна из них, погодка Доминик, оторвалась от записей и проводила Лауру взглядом.
Формальный стук дверь, и Лаура вошла.
— Чего в темноте сидим? — чиркнула выключателем. Пусть свет рассеет её опасения.
Доминик сидела в углу кровати, обхватив себя руками. Подняла на мать глаза.
«На зарёванную девицу в раскаянии не похожа».
— Извини, что не предупредила, — она пожала плечами. — Я не думала...
— Ты знала эту… — «блондинку", но вовремя осеклась. — Николь? Кажется, так её зовут?
— Не очень, — Доминик пожала плечами. — Пересекались пару раз: она в другом корпусе живёт.
«Точно старшеклассница!»
— Понятно, — Лаура подошла к шкафу, достала чемодан дочери и стала нервно кидать в него вещи.
— Ты что делаешь, мам?! — Доминик словно очнулась ото сна.
— Мы уезжаем.
— Но это бред! Уехать сейчас — всё равно, что признать себя виноватой.
— Отлично, что ты таковой себя не считаешь, — Лаура подошла к письменному столу, она понятия не имела за что хвататься. Доминик соскользнула с кровати и потянула мать к себе:
— Ты поверила им?!
Лаура обернулась. Доминик вплотную стояла к матери, держа её за руку, и вопросительно заглядывала в глаза.
— Ты поверила им? — неуверенно повторила Доминик.
Лаура провела рукой по волосам дочери, убирая прядку со лба.
— Нет… Я верю только тому, что скажет мне мой ребенок, — выжидающе смотрела в глаза Доминик. — Ведь у тебя нет основания, что-то скрывать от меня.
Доминик сглотнула и обняла мать: не хотелось, чтобы она так проникновенно заглядывала ей в глаза. Как будто читает. Мама — единственный человек, кому она ещё не умеет врать в глаза.
— Конечно, мам, — зажмурилась, не давая себе расплакаться. — Спасибо тебе, — нашла в себе силы отстраниться. — Но я никуда не поеду.
Лаура непонимающе посмотрела на дочь:
— Может, ты все обдумаешь, и мы вернёмся к этому разговору. Я сняла номер в отеле. Домой собираюсь в конце недели. Отцу ничего не рассказывала. Должны же быть у нас девичьи тайны.
— Я все решила. Позвольте мне доучиться здесь! — Доминик села на край кровати, увлекая за собой мать.
— Но все, что здесь произошло…
— Это неважно! Я не виновата, а если я сбегу, то даже те, кто не верил в мою виновность, начнут сомневаться. Мам, это же ясно как дважды два.
Лауре было это не совсем ясно: они с сестрой получили надомное образование, образование, в котором она отказала Доминик, опасаясь её излишней эксцентричности, избалованности и беспомощности Альфредо перед любимой дочерью. Доминик определили в элитную школу-пансионат для девочек — англоязычное образование, лучшие преподаватели, отличный досуг, никаких карманных расходов и все включено. И придраться было не к чему — Морицетти была лучшей на своём курсе, если не по поведению, — что предсказуемо — то по предметам.
— Но ты права, мне надо уехать. После… Я уже все продумала, — глаза Доминик горели, она прожигала мать насквозь. Лаура забеспокоилась, уж не жар ли у неё.
Доминик подскочила к письменному столу, начала торопливо копаться в бумагах.
— Вот, смотри, — выудила какую-то анкету и плюхнулась рядом с матерью.
От тоски не осталось ни следа. Новый проект поглотил ее.
Лаура посмотрела на бланк анкеты и адрес пригласительного письма:
— Это же в США!
— Я хочу учиться в США. Поговори, пожалуйста, с папой. Пожалуйста, пожалуйста, пожа-а-алуйста! — Доминик обняла мать и стала осыпать её поцелуями. — Ты попросишь?
— Ты знаешь отношение папы к Америке…
— Но ты попросишь?
— Постараюсь, — Лаура обняла дочь, касаясь подбородком макушки. Несклько секунд сидели в молчании.
— Но я всё равно опасаюсь… Как ты тут справишься?
— Раньше же справлялась… Ты с папой поговори, хорошо? А я буду тебе отчитываться о каждом дне, — Доминик чмокнула мать в щеку. — Чтобы материнское сердце было спокойно. По рукам? — протянула раскрытую ладонь.
— По рукам! — Лаура официально-шуточно пожала ладонь дочери.

…Часы кампуса возвестили об ужине. Лаура уходила нехотя. Старалась поддержать непринуждённость, которая появилась у них с дочерью. Кажется, у неё это даже получилось. На выходе из здания столкнулась рыжей девочкой. Окликнула:
— Вы из 307 комнаты?
— Да… меня туда недели две тому назад заселили, — сбивчиво объяснила кучеряшка в очках.
— Вы, случайно, не из Неаполя? — говор показался знакомым.
— Да синьора, — кивнула соотечественница и представилась, — Сара Луццато.
— Хорошо, что моя дочь будет под присмотром такой замечательной девушки, — Лаура протянула руку. — Лаура Морицетти, мать Доминик.
— Очень приятно, синьора, — девочка растерянно пожала узкую ухоженную ладонь
— Доминик сейчас нелегко, — Лаура перешла в мягкое наступление и, легонько приобняв девочку за плечи, отвела её в сторону. — Я бы хотела, чтобы рядом с ней был кто-то надёжный. Как ты, — она заглянула в глаза девочке и та рассеянно закивала. — Ты же присмотришь за ней?
— Конечно, синьора, мы же… — сказать «подруги» не получилось: Сара не была уверенна, что заносчивая Морицетти даже помнит её имя.
— Вот и отлично, — Лаура достала из клатча визитку и протянула девочке. — Звони в любое время. Хорошо?
Сара кивнула.
Сложная неделя, несчастный случай с ученицей, тесты с дознанием следователей и грядущие экзамены вымотали жителей кампуса. Этой ночью общежитие погрузилось в глубокий сон. Даже полуночные завсегдатаи балкона не выползли покурить. Над кампусом повисла душная ночь.
Забыться сном — лучшее решение. Сон лечит. И боль, и рвущую грудь недосказанность как рукой снимет. Но не тут-то было. Доминик все прокручивала в голове сцены последних событий.
«Послал же бог эту психопатку! Сама тоже хороша: раньше думать надо было. Девочки с характерными шрамами на запястьях — это не сложности переходного возраста, а ходячая проблема! Боже, чтобы она ещё когда-нибудь с кем-нибудь вот так! Ни-ко-гда! А эти экгибиционистские наклонности? Есть вещи, которые не должны выходить за пределы двух в одной комнате. Вот собакина дочь!»
Доминик села на кровати и сжала подушку между ног.
«И Франческа как назло умотала в поход, — посмотрела с тоской в сторону пустой кровати подруги. — Даже поговорить не с кем. Знала бы ты как я вляпалась. И какую фигню матери наговорила…»
В груди росла чёрной дырой холодная тяжесть, растекалась вниз к животу и скреблась вверх, подступая к глотке. Сжимала спазмом горло, просачивалась наружу слезами.
«А что я могла сказать ей? Ма, мне нравятся девочки… прости, так вышло».
Вот так легко сегодня она потеряла доверие самого близкого человека. И как раньше не получится. Теперь главное хранить это в себе, не давать просочиться. Она справится, станет незаменимой, лучшей и, в конце концов, заслужит право быть собой. И не так, как эта психопатка Николь, с которой кроме милой мордашки и фамилии родителей и взять больше нечего. Она сделает так, что её имя будут произносить с трепетом и уважением. Но для этого придётся потерпеть. Независимость и молчание. Вот ее жизненный путь. Всему своё время. Она как сестра двенадцати лебедей не проронит ни слова, будет упорно работать, пока не достигнет своей цели. И тогда это открытие не убьёт родителей, не разрушит их отношения. И может быть, она обретёт в них поддержку. Да, всему своё время. Решение найдено, но отчего же так тяжело и пусто внутри?
Доминик сложилась пополам и упёрлась лбом в подушки. Плечи мелко дрожали. Боясь разбудить новенькую, сжала зубами подушку. Ткань намокла от слюней и слез. Тело била крупная дрожь. Она будет сильной, не проронит ни слова. Как будто от этого зависит жизнь её родителей. И брата.
Тёплая рука легла на плече.
— Все хорошо, — рука поглаживала, успокаивала. — Ты ни в чём не виновата, — шептал в ухо спокойный хрипловатый девичий голос. — Всё будет хорошо.
Доминик всхлипнула и потянулась к человеческому теплу. Девочка обняла её и укрыла одеялом.
— Как тебя зовут? — Доминик не сразу узнала свой голос.
— Сара, — девочка успокаивающе гладила её по волосам. — Я новенькая.
— Угу, — шмыгнула носом Доминик.
— Всё будет хорошо, — повторила Сара, касаясь распущенных волос.
Приятное пение на незнакомом языке раздалось в комнате. Убаюкивающее, расслабляющее. Песня позвала сон.
Когда Доминик проснулась, новенькой в комнате уже не было.

Неаполь, вилла Морицетти
Май 2009 г.

Луиджи без стука вошёл в кабинет финансиста, что бывало редко, и выдохнул:
— Договор с синьориной Кай Вельтман утратил силу, она больше не связана обязательствами с вашей дочерью.
— Подожди-ка, ты слишком эмоционален. Сядь. Это та странная девочка, которой Мика подарила нашего призёра? — Альфредо взглянул на договор семилетней давности.
— Да.
— Восьмой пункт?
— Сторона освобождается от обязательств в случае смерти или тяжких физических увечий, которые не предполагают продление контракта, — Луиджи отчеканил заученые фразы и устало потёр лоб.
В кабинете повисла тишина.
Альфредо откинулся на спинку кресла и перевёл взгляд на фотографию двойняшек, которая всегда стояла у него на столе. Мика и Джо.
— Ни слова Доминик… А теперь я хочу знать подробности

II ЧАСТЬ

4. ОДИНОКАЯ ЖЕНЩИНА

Частный конноспортивный клуб, Неаполь

Сверчки, прохладное пино гриджо, паста аль денте, и приятная беседа двух старых друзей. Что может быть лучше в этой буколистической картине мира. Наверное, ничего, если только эти «добрые друзья» не были заклятыми любовниками.
— Так как насчет адвоката? — Освальдо никогда не знал слова «стоп» или хватит. Когда-то Елене это нравилось, нет, даже заводило.
Елена неопределённо пожала плечами.
— Предсказуемость и серость, — заключил за нее Освальдо.
— Раз ты так все хорошо знаешь, зачем спрашиваешь, — она сделала долгий глоток, не сводя с него глаз.
— Пытаюсь вразумить тебя, — хмыкнул Освальдо, — на правах старого друга.
— Тогда что ты скажешь о капитане?
— Только непременно дальнего плавания. И чем дальше, тем лучше.
— Опять ты меня обрекаешь на одиночество, — Елена грустно улыбнулась и приступила к блюду.
Эта игра в шарады, холодно и горячо, принятая однажды как легкая шутка, как ржавчина въелась в их встречи, и разъедала их с каждым разом все больше, отравляла. Нет, внешне оба были спокойны. Только смеялись громче обычного над подколками и шутками друг друга. Как будто каждый стремился доказать — мне не больнее, чем тебе.
Я в порядке.
Я в полном порядке.
— Я сказал что-то не то? — неожиданная слабость.
— Нет, все в порядке, — Елена приняла этот пас. — Я в полном порядке.
Спасительный звонок мобильного избавил от дальнейших расспросов. Хватило слегка приподнятой брови, как вотума недоверия.
— Неужели? — Елена, ответила на звонок. — Сегодня? — и показала Освальдо три пальца — три минуты.
Так он когда-то отмечал, сколько ему осталось до конца тренировки, когда она заставала в разгаре работы. Чужая привычка, язык жестов понятный обоим, на нем они еще разговаривать, похоже, не разучились.
Освальдо участливо кивнул и закурил, рассматривая Елену.
А она погрузилась в пучину слез и печали подруги. Адель так рыдала в трубку, что Освальдо становилось некомфортно — он не мог встать из-за стола и уйти. И, стараясь уйти в свои мысли, отвернулся, чтобы невольно даже не слушать разговор Елены с подругой. Пусть она и позволила ему поприсутствовать, но была бы его воля, он бы оставил ее наедине с этим звонком. Как делал это и прежде.
— Конечно, не волнуйся, — Елена глянула на Освальдо. Тот, казалось, скучающе смотрел на сельскую идиллию, и как можно громче и веселее произнесла, — это отличная новость! Я его сама встречу. Конечно, соскучилась. Уже выезжаю.
Елена даже и слушать Адель не хотела, что еще рано, и до прилета рейса еще часов шесть. Схватилась за возможность, как утопающий засоломинку.
Отключилась и без махнула рукой официанту.
— Счет пожалуйста!
Освальдо с интересом наблюдал, медленно раскуривая сигарету, как нетерпепится ей побыстрее умчаться. Обычно она долго собиралась с мыслями, прежде, чем уйти, вспоминала какие-то забавные истории, делилась соображениями насчет того же адвоката. Сегодня же напротив, она была взволнована… Как в их первую встречу, когда она сама пришла к нему.
Все верно, старик, она сама приходит к вам. А вам только и остается, что ждать благословения.
Елена склонилась к нему в прощальном поцелуе, Освальдо окутало ароматом любимых духов.
… Как сводил их запах, тогда он рывком тянул ее на себя, сажал на колени, сцеплял ее руки своими у нее за спиной, чтобы долго и мучительно никуда не отпускать.
Елена задержалась у уха, обожгла дыханием.
— И кстати, нейрохирург. Один — ноль в мою пользу.

***

Аэропорт Каподичино, Неаполь

Елена постукивала по металлической ограде, за которой толпились встречающие. Прикрыла глаза, прислушалась к холоду перил, постепенно «оттаивающих» под её пальцами.
«Только с Освальдо этого не происходит».
Как она устала за эти месяцы — быть просто другом и немым созидателем, устала осознавать, что любая официантка получает от него больше внимания, чем она. Не тешила себя иллюзиями. Никогда у неё не было ухажёров-погодок, не знала, что значит общение со сверстниками, зато прекрасно чувствовала себя в компании людей, где все предначертано, где долг и бизнес сплетаются воедино, и чувства взращиваются и воспитываются, но никак не появляются исподтишка, лишая способности трезво мыслить.
Сейчас Елена была на себя очень зла: кажется, она совершает глупость. Зачем срываться и ехать в аэропорт встречать неизвестного человека? Пусть это и один из новых «полезных друзей» Адель?
Глянула на золотые часы-браслет: полезный друг должен уже приземлиться.
Когда Адель обратилась за помощью — «послать кого-нибудь», Елена совершала еженедельный завтрак выходного дня с Освальдо в ресторане частного конно-спортивного клуба, где итальянец читал судейские семинары. Каждую субботу Елена вставала ни свет не заря, прихорашивалась и летела, без водителя, на встречу. Долгожданные завтраки оставляли неприятный осадок: Освальдо был непреклонен.
«Нет, упрям, как ишак, осёл. Или… Или ему изначально на тебя было наплевать», — подпел внутренний голос.
А она по-прежнему терялась рядом с ним, искала в его жестах и мимике поощрение, восхищение, нежность. Дежурные вежливые улыбки, сдержанный смех шуткам — все. Даже на сообщение о том, что она поедет встречать гостя в аэропорт лично не было реакции.
Набрала номер.
— Густав? Меня зовут Елена, — уверенно проговорила по-немецки.
— Да, Адель мне сообщила, что от вас приедет человек, — ответил бархатистый, раскатистый голос.
— А приехала я. Вы где сейчас?
— Наверное, за вами.
Елена повернулась. Крупный широкоплечий мужчина, блондин, улыбка на интеллигентном лице, ослепительно белые зубы, хороший костюм, небольшой чемодан на колесиках.
— Я бы взял такси...
— Я вас умоляю, — приглашающий жест следовать за ней. — Такси в Неаполе только для ценителей острых ощущений. Тем более, когда вы не знаете итальянского.
— Но у меня разговорник! — праведное возмущение в голосе повеселило Елену.

Она была аккуратным и спокойным водителем: уверенно прокладывала путь среди потока машин, двигаясь в своём размеренном темпе и не реагируя на нетерпеливые сигналы итальянских дорожных хамов. Никакой брани и суетливости.
— Вы итальянка?! — поинтересовался Густав.
Елена неохотно вынырнула на зов нового знакомого:
— Не совсем.
— Испанка?
— Греческая островитянка.
— Не встречал. Раньше. А я, как видите, немец.
— Адель говорила, что вы ещё и замечательный доктор. В какой области?
— Хирург.
Елена улыбнулась, и он почувствовал себя увереннее. Густав хотел ещё расспросить о ней, но спрашивал о городе. Она рассказывала без энтузиазма влюблённого патриота, но с энциклопедическим и практическим знанием. Ему нравился её неторопливый голос, взвешенные слова, умеренность информации. Ничего лишнего, ничего навязчивого.
Елена же волновалась. Пусть немец и оказался приятным собеседником и слушателем, его присутствие доставляло ей почти физический дискомфорт.
Они все дальше удалялись от города, то ныряя в изрисованные граффити выщербленные и выжженные солнцем бетонные туннели, то змеились по серпантину возвышенности. А внизу слепила зеркальная гладь воды отражая. Затем выскочили на прямую дорогу и песок клубился под колёсами мазерати. Высокие кипарисы торжественно выстраивались вдоль, с каждым метром жмясь плотнее друг к дружке, пока не превратились в непроницаемую глухую стену по обе стороны, от которой веяло прохладой. Но впереди по-прежнему ничего не было видно, кроме очередного поворота.
Вдруг Густав стал различать долбящие звуки музыки и вопросительно посмотрел на Елену.
Та лишь пожала плечами: «Вот и пойми Адель: то она заливается слезами в истерике и ничего толком объяснить не может, то гуляет так, что по всей округе слышно».
— Кажется, Адель решила устроить вечеринку. Не удивлюсь, что в честь вашего приезда. Она у нас еще та выдумщица. В хорошем смысле.
Машина повернула и перед ними возникла зелёная арка, увитая диким виноградом, украшенная мигающими фонарики цветной иллюминации, а поперёк развевался флаг с надписью «Independence Day». А
— Сегодня 4 июля? — задала риторический вопрос Елена и махнула рукой: какая разница, у кого какие причуды. Если это было что-то действительно требующее её внимания, как встреча «дорогого гостя», её бы предупредили первой.
Машина въехала на брусчатую парковку, и их придавило музыкой. Густав поморщился, как от боли. А Елена лишь снова пожала плечами: «ничего не понимаю».
Успокоился Густав только когда вышел из машины. Теперь не могло быть никакого сомнения: они приехали не в студенческий кампус на отшибе, а в респектабельный особняк. Даже резиденцию. По периметру парковки стояли полуобнаженные мраморные девы-фонтаны, у ног которых переливалась, ловя свет лампочек, вода. Парадные двери в двухэтажный мраморный особняк были распахнуты и по всей территории и дому сновали какие-то разодетые люди. И никому до них не было дела.
Елена набрала Адель. Ответом были гудки. Она должна была доставить Густава к Адель, она это сделала, но не бросать же его в этом хаосе. Этому застенчивому мужчине с синяками усталости под глазами, в примятом с дороги пиджаке и расстёгнутой на первые две пуговицы рубашке больше всего сейчас хотелось принять душ и уединиться.
Она взяла растерянного Густава под руку и повела в особняк.
В сквозной мраморной гостиной было накурено. На террасе с бассейном собралось народу не меньше, чем в гостиной. А сколько ещё шарится по дому? Елена ужаснулась. Промелькнувшее лицо показалось ей знакомым: актёр? Адель, что собрала здесь весь состав театра «Сан-Карло»?
— Пахнет отнюдь не сигаретами, — заметил Густав.
— Оставьте, мы взрослые люди. Не нам их осуждать, — Елена искала глазами силуэт Адель. Но безуспешно.
Визг из бассейна выбился из ритмичного тыц-тыц-тыц, достиг апогея и завершился мощным всплеском. Гости открыли купальный сезон.
Елена и Густав обернулись на визг гостей, плещущихся в одежде, как их нагнал беззаботный голос Адель.
— А вот мой дорогой гость! — она вынырнула как будто из ниоткуда с бокалом шампанского в руке и счастливо заключила Елену в объятия.
— Спасибо тебе. Ты спасла меня!
Трёхкратный ритуальный поцелуй воздуха, и вот Адель уже схватила чемодан Густава одной рукой, второй — подтолкнула застенчивого гостя к вечеринке у бассейна.
— Чувствуйте себя как дома, Густав. О вещах я позабочусь. Сантьяго покажет вам вашу комнату.
Где найти Сантьяго и кто он такой Густав так и не понял, но несмелый шаг в яркую топу сделал. Он почувствовал необходимость остаться женщинам наедине. Выйдя на террасу тактично прикрыл за собой дверь, чтобы женщинам никто не мешал, увидел сквозь витражное стекло, как Адель театрально утирает уголки глаз, а Елена сочувственно поглаживает её по плечу...
Елена сбежала, как сказочная золушка, о её присутствии напоминал лишь недопитый бокал вина и флёр аромата. С её исчезновением Густав почувствовал себя некомфортно: слишком много незнакомых людей, музыка, шум, шутки. Вечеринка была в самом разгаре. Не успел он поставить чемодан в комнате для гостей, как Адель тут же взялась за «дорого друга». Она таскала его как диковинную зверушку от компании к компании, и объявляла с придыханием:
— Это Густав Аппель, известный нейрохирург.
Актёры, музыканты, художники, писатели — одинаково восторженно реагировали на новость, как будто все в этом саду разыгрывали по ролям пьесу. Зато второе известие Адель, что «он хочет организовать здесь школу с обучение на трупах» создавало вокруг него водоворот эмоций мнений, вопросов и рассуждений.
— Как интересно?
— А где вы будете брать трупы, Густав?
— У вас есть поставщики голов?
— А это этично?
— Я против опытов над животными. Над людьми?! Трупы? Какая мерзость.
И стоило ему вынырнуть из одного водоворота, как гостеприимная хозяйка тут же бросала его в следующий.
Под конец вечера мир воспринимался белым шумом, нескончаемые голоса этих бесполезных людей, казалось, поселились у него в голове. И говорили-говорили-говорили. Кажется, Густав начинал понимать шизофреников. Уж лучше шестичасовая операция, чем такое испытание.
Улучив момент, когда Адель потеряла его из вида, Густав улизнул в глубину сада, и закурил глядя на звёздное небо, прислушиваясь к шуму вечеринки. К ночи ритмы диджея сменились тоскливыми блюзовыми композициями, которым аккомпанировал треск цикад в саду. Яркие гирлянды фонариков мигали точками, словно сказочные светлячки.
Адель, конечно, милая привлекательная женщина, но её выбор знакомых оставляет желать лучшего. С Адель они познакомились на Мировой встрече нейрохирургов. Она была в сопровождении супруга — известного мецената и спонсора, кажется, она тогда перебрала на вечере, поскользнулась шпилькой на мраморном полу, сломала каблук, слегка вывихнула ногу. Он был единственным свидетелем её позора, и даже смог противостоять чарам этой обаятельной большеротой красотки, которая расточает своё внимание всем, кроме своего угрюмого супруга.
— А вот я вас и нашла! — Адель появилась в проёме зелёной арки с двумя бокалами наперевес в одной руке и бутылкой шампанского в другой. В уголке рта у неё тлела сигарета. — Далеко вы забрались.
— Прошу прощения, — Густав поднялся с места, проигнорировав её небрежные резкий жест, мол не вставайте. — Устал с дороги, захотелось уединиться.
— Точно, вы же с дороги, — Адель поставила бутылку на столик, и, пожевав сигарету, как человек с многолетним опытом с лёгкостью торжественно открыла шампанское, орошая белой пеной все вокруг.
Она размашисто и щедро разлила шампанское по бокалам и протянула Густаву.
— Наконец-то мы наедине. За встречу!
— за встречу! — Густав легонько прикоснулся стеклом к её бокалу, слегка пригубил сладкий прохладный напиток. Недурно.
И отставил бокал.
— Вам не понравилось, — Адель расслаблено присела на шезлонг, рядом с Густавом и заглянула ему в глаза. Снизу вверх.
«Будто она просить пришла, а не я», — подумалось Густаву.
— Вы отличный человек, Густав, — залепетала Адель. — Мы так много времени потеряли. Почему вы не приехали раньше?
— Мне надо было подготовить все документы. Чтобы схема для инвесторов была максимальна проста и понятно. Когда люди вкладывают деньги, они должны знать для чего и как это происходит. На документацию ушло времени чуть больше, чем я планировал.
Адель слегка накренилась в его сторону.
— Вы хорошо себя чувствуете?
Только сейчас он сообразил, что находится не в самом выгодном свете для будущего инвестора: почти в полночь наедине с его нетрезвой супругой.
— Без проблем, — Адель шумно и глубоко затянулась сигаретой. — А вы? — большой рот растянулся в двусмысленной улыбке и она стала перетекать к Густаву на колени.
— Уже поздно, Адель, — Густав перехватил её тонкие запястья у ширинки и она ойкнула от неожиданности: хватка у него была железная, глаза отливали металлическим блеском, а уверенность заводила ещё больше.
— Вы не выглядите усталым, — она расслабила руки, давая понять, что все поняла.
— Но так и есть, — Густав отпустил её.
— Слышала, что из-за стресса, — Адель долила себе шампанского, — к сорока годам у многих хирургов развивается импотенция.
— Я не владею статистическими данными о сексуальном здоровье медиков.
Густав потушил сигарету, и поднялся с места. Этот изначально бесполезный разговор становился ещё и неприятным.
— По поводу вашего проекта…
Наконец-то Адель начала говорить о деле! Густав наклонил голову чуть набок, стараясь не пропустить ни единого слова, которое может оказаться важным.
— Я не смогу выделить оговорённую сумму, — Адель опустила голову. Она вела себя так, будто перед ним не женщина тридцати пяти лет, а недозревшая школьница.
С этой фразой Густава покинули эмоции. Он как будто застрял в тишине вакуума. Опять провал. Словно он подступил к яме со всеми своими бедами и разочарованиями и эта чёрная дыра его вот-вот засосёт. Навалились недели недосыпа между операциями и беготней сбора документов и поручительств, ссора с супругой накануне отъезда, нагрузка перелёта, длительное ожидание.
— Муж подал на развод, и деньги мне теперь понадобятся. На адвокатов. Но мы можем остаться друзьями. Мой дом, ваш дом, — Адель улыбнулась, и Густав заметил, как блестят её глаза в полутьме: слезы? — Вы только не расстраивайтесь, пожалуйста. Мне очень жаль. Мы столько времени провели вместе… то есть я хотела сказать планировали этот ваш проект, и вот…
— Это окончательное решение? — Густав машинально достал из пачки новую сигарету, и Адель насторожилась, настолько он был собранный и отрешённый.
— Нет… То есть да. Думаю да. Ну Густав, я вас сегодня со столькими людьми познакомила! — запротестовала Адель. — Теперь у вас есть здесь полезные знакомства.
«Вольные бедные художники и хиппи, падкие до халявы", — хмыкнул про себя Густав.
— Все хорошо Адель.
— Правда? — она убрала прядь со лба и к ней вернулся заигрывающий настрой.
— Правда. Думаю, это неплохая идея!
— Кстати, об идеях, — оживилась Адель. — Как вам Елена?
Густав нахмурился. За калейдоскопом лиц этого дня он едва мог вспомнить какую-то Елену… Разве что…
— Она вас подвозила, — напомнила Адель.
— Интересный собеседник, — пожал плечами Густав.
— Если бы только! Понравилась? Насколько я знаю, она сейчас в свободном поиске, — Адель выпустила колечко дыма.
— А причём здесь я? — про факт женитьбы Густав умолчал.
— Вам нужны деньги, ей — нормальный мужчина.
— Жигало?
— Скажете тоже. Спутник. Мается, бедняжка, все после своего инвалида.
Густав напрягся, разговор стал уходить к личному белью. Его всегда приводила в тупик способность женщин обсуждать исподнее с посторонними. А Адель не унималась:
— …вот она с ним встречалась, а потом он упал с лошади, стал инвалидом и они расстались. И сейчас она одна.
— А какое это имеет отношение ко мне?
— Так она вам не сказала? Вот скрытница, — Адель вложила в руки Густава бокал. — Она владелица шипинговой компании. И одна из немногих женщин Италии, кто может выбирать, Густав!
Адель чокнулась своим и выпила до дна.
Густав задумчиво последовал её примеру. Полученная информация если меняла не все, то могла хоть как-то повлиять на ситуацию.

5. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Кабинет духовенства, Неаполь

Сухой старичок в чёрной рясе с алой окантовкой и такими же пуговицами, подпоясанный широким алым поясом сидел за громоздким дубовым столом, который, хоть и был старше своего почтенного хозяина на пару сотен лет, сохранился лучше. На посеребреных временем волосах алела плоская дзукетта — круглая кардинальская шапочка. Седые густые брови старичка тянулись вверх, что отчего на лице его блуждало комическое выражение искреннего удивления. Впрочем, кардинал любил приятно удивляться.
Белёные сводчатые стены придавали кабинету торжественность, как и стулья тёмного дерева с резными высокими спинками, обитые бордовым бархатом. Тяжёлый золочёный крест без изысков резьбы и украшений висел за спиной хозяина.
У обывателя эта скромность убранства никак не вязалась со старичком напротив, кардиналом Торини. Теодоро Торини бывал в Неаполе набегами и, как поговаривали злопыхатели, собирал дань. Сам же почтенный старец отшучивался, что скорее заинтересован в нематериальных ценностях — человеческих душах. Торини отвечал за кадровую политику Института религиозных дел, а если без ритуального лоска, то банка Ватикана.
Гости же знали, что настоящее сокровище не обязательно имеет эквивалент золотых канделябров. Обыкновенный молитвенник может вместить в себе больше ценности, чем участок на побережье Амальфи.
— Так что вы скажете? — любопытные глаза Торини изучали собеседника.
Альфредо взял со стола документы, в то время как Луиджи, помощник, пытался зацепиться за его лицо, заглянуть в глаза, словить, прочесть эмоцию, завладеть вниманием. Альфредо неопределённо пожал плечами, и перелистнул страницу договора, откинувшись в кресле он с головой ушёл в изучение документа. Раз они могут себе позволить его услуги, значит, он может никуда не спешить.
— Насколько я знаю, Ваше Высокопреосвещенство, моя кандидатура не единственная, — нарушил тишину Альфредо.
Старичок умилительно закивал.
— Но вы единственный, кого одобрил я. И ещё пятнадцать голосов.
Луиджи засиял триумфальным блеском.
— Я думал, религия старается держать свои сбережения подальше от простого люда, — Альфредо остался равнодушен к похвале.
— Старались. Но лучшее к лучшему. Вы слышали об Итане Якоби?
— Он искал поддержки у папы, чтобы лоббировать интересы евреев. Но разочаровался.
— Верно, — улыбнулся снисходительно Торини. — Не надо смешивать частное и общее, личное и…
— Но я едва ли воцерковлен.
— Если бы я хотел поговорить с вами о религии, то пригласил в собор. Или на дружественную прогулку. Права, сейчас я выбираюсь все реже. Уважите?
— И когда вам удобно? — Альфредо заинтересованно посмотрел на собеседника. Этот вариант ему нравился больше: в неформальной обстановке, с глазу на глаз, и без свидетелей. Так он сможет узнать больше о видение кардинала и своей роли.
— Сегодня мы покидаем Неаполь. Может быть, следующим месяцем, когда я снова буду здесь? Я дам вам знать. А что вы скажите сейчас? — Торини кивнул на бумаги.
— Извините, — Альфредо достал из кармана брюк мобильный. — Мне надо ответить.
Кардинал понимающе кивнул и перевёл взгляд на помощника Альфредо. Тот сдержанно улыбнулся, чувствуя себя снова маленьким мальчиком в ожидании благословения Его Высокопреосвященства.
Выслушав кого-то на том конце провода, Альфредо сдержанно согласился, поблагодарил собеседника и отключился.
— Я бы хотел взять тайм-аут. Это слишком ответственное предложение, для человека, который пытается все сделать хорошо, — Альфредо вернулся к разговору.
— Конечно. Ваша кандидатура рассматривается комиссией сорока кардиналов. Это процесс небыстрый. И я не вправе вмешиваться. Но, как вы понимаете, я заинтересован получить ответ раньше, — Торини развёл руками.
— Сколько у меня времени?
— Не хотелось бы торопить вас с ответом. Думаю, неделя.
— Это конфиденциальная информация?
Кардинал пожал плечами.
— То, что обсуждается между нами, дальше нас не выйдет. За других участников у меня уверенности нет.
— Тогда до связи на следующей неделе.
Альфредо поднялся, а вместе с ним и взволнованный Луиджи.
— Позвольте мне вас не провожать, — улыбнулся Торини и протянул банкиру руку.
— Без проблем, — Альфредо пожал сухонькую подрагивающую в его горячих ладонях холодную ручку.
— Вот, что мне нравится в американцах, они говорят кратко и по делу, — засмеялся Торини. — Вы же американец?
Вопрос застал у двери, и Альфредо изобразил на лице благодушную улыбку:
— Был когда-то.
Прохладная вода стекала по рукам, Альфредо с любопытством наблюдал за уборной. Она была под стать кабинету. Выбеленые арочные стены, тяжёлые двери из тёмного дерева, латунные бледновато золотые краны под старину, зеркала в деревянных рамах, приятно пружинящий деревянный пол.
Предложение звучало заманчиво, это как сделать шах и мат демонам из прошлого: безродный итало-мериканский эмигрант становится во главе банка Ватикана, но радости не было. Наверное реакция на звонок сына.
Альфредо стряхнул руки над раковиной и взял из корзины полотенце.
Встретить сестру вовремя. Что уж проще.
Но даже это Джордано умудрился завалить, въехав в задницу какому-то джипу. Ничего нельзя поручить. Конечно, ничего страшного не произошло, Доминик в состоянии сориентироваться в родном городе, но…
Ему уже пятьдесят пять, а дело жизни оставить не на кого. Джордано мечется между призрачными идеалами, а его партия выдвигает один идиотский закон за другим. Неужели его сын это поддерживает? Это ему интересно?
Но, может быть, Доминик втянется? У неё много знаний, разнообразный опыт, она не привыкла кичится лейблом «золотой молодёжи» и видела, как зарабатываются деньги. У неё есть понятие о финансовых потоках, и если она также будет гореть за их дело, как за свои проекты, то у него есть все шансы оставить наследника.
Тихо и тактично зашелестел сливной бачок, хлопнула дверь, из уборной вышел Луиджи.
— Ты какой-то встревоженный.
— Скорее взволнованный, — Альфредо бросил полотенце в корзинку использованных. — Сегодня прилетает Доминик.
— Вот это новость! Наша принцесса возвращается.
— Надеюсь, — Альфредо пожал плечами, придирчиво осмотрел себя в зеркале и, поставив ногу на приступку, педантично, до блеска, протёр мягкую кожу ботинка. — Знаешь, они ведь меняются.
— Красавицей, наверное, стала.
— Недурна, — Альфредо протёр второй ботинок.
— От женихов, наверное, отбоя нет, — не унимался Луиджи.
— Есть несколько заманчивых предложений.
— А что думает отец?
— Что дети не домашний скот, — Альфредо ловки движением отправил использованную бумажку в плетёное ведро. — Ты закончил?
— Конечно, — смена настроения босса встревожила Луиджи, и тот нервно полоснув руками по полотенцу вышел вслед за шефом.

***

Аэропорт Леонардо да Винчи, Рим

— Держи, — эффектная молодая брюнетка протянула спутнице кофе. — Ты какая-то бледненькая, — обеспокоенно села в кресло рядом. — Я пока курилку искала, сориентировалась на местности: у нас полно времени. Может по магазинам?
Вежливое «grazie!» прозвучало нечленораздельно и вяло. Длительный перелёт, сон урывками и пассажирка с грудным младенцем на борту жестоко саботировали итальянку — Доминик дремала под монотонный гул аэропорта. Из энергичной тирады спутницы утомлённый мозг выхватил только цифры и предложение пошоппинговать. Его она интерпретировала на свой лад:
— Посмотреть, кто здесь выставляется? Милая мысль, — небольшая разведка поможет ей хоть как-то прийти в себя, если кофе с такой задачей не справится.
Кофе и не справился, разве что отбил у Доминик желание допивать его до конца.
— Эти ребята вне конкуренции! — стаканчик полетел в корзину. — Не знаю, кем надо быть, чтобы не побояться выпустить ТАКОЕ.
— Он стоил почти 5 евро! — что-что, а свои деньги Марисса считала.
— Я же говорю, рисковые ребята! — элегантно поднялась, несмотря на усталость. — Обещаю отправить им feedback.
Марисса закатила огромные глаза цвета переспелой черешни и сдержанно — она впитала трепет и любовь к католической церкви с молоком матери — про себя, помянула всех святых.
Марисса Аврора Рамос, латиноамериканка по бабушке и дитя Большого Яблока[1], любила самолёты: быстро, комфортно, почти всегда вовремя и… немножко фатально. Последнее забавляло больше всего: найдётся ли в её жизни 11 сентября (почему-то она думала, что в жизни каждого должно быть своё 11 сентября), нужный человек на соседнем кресле, рядом с которым ей ни придётся ни о чём жалеть и бояться? Дома авиаперевозки — самый скоростной и распространённый вид транспорта, а Услугами Серых гончих[2] зачастую пользовались бывшие заключённые, неимущие и приключенцы. Две последние группы пассажиров после проекта «Дорогами Америки» у Мариссы ассоциировались с русскими студентами.
Несмотря на привычку, этот перелёт был нелёгким. Столько времени без кофе и сигарет! Неужели они думают, что она способна на работу в таких условия, в стране, где за свои маленькие слабости ты обязан расплачиваться немаленькими деньгами?[3] Хотя, сама согласилась на возможность поработать в Италии. За язык никто не тянул. Смена настроения и окружения: параноидальный, вечно спешащий разноцветный Нью-Йорк на ленивую Италию.
Доминик благосклонно принимала профессиональные ухаживания продавцов, Марисса же и не пытаться совладать с лицом.
— О Мадонна, эта шкурка стоит как половина крыла самолёта!
— Ты же снимала для них каталог, — Доминик провела рукой по материалу пончо.
— У них хватило ума не отвлекать меня ценниками!
— Так ты у нас творческая натура?
— Скорее практичная.
— Как же умудряешься быть в тренде Vogue? — Доминик посмотрела на одежду спутницы. — Твоим гардеробом точно можно накормить голодных.
— С каких пор голодные питаются тряпками? Да и наши лучше поголодают в трендовых шмотках… — Марисса пожала плечами.
— Почему бы и нет? Не жалеешь, что оставила Нью-Йорк?
Марисса задумалась. Изящные паучьи пальцы выводили на плечике бархатного платья замысловатый узор.
— Вашей сестре нужна помощь? — шепнула едва слышно продавщица, почуяв в Доминик лояльного покупателя.
— Нет, — ответили одновременно. Глаза в глаза, с авантюрным блеском.
Шопинг тоже оказался утомительным. Вернулись в зал ожидани. Марисса залегла в засаде с фотоаппаратом, развалившись на двух креслах. Посмотрела в видоискатель, прицелилась, чуть высунув и прикусив кончик языка, и щёлкнула. Сначала осторожно. Убедившись, что её действия остаются незамеченными — девочка с конским хвостом напротив увлечённо читала какую-то толстенную книгу — обнаглела. Оставила вещи на Доминик и уже беззастенчиво кружила над потенциальной моделью.
— Самолёт будет подан к выходу номер 14, — в который раз провизжали динамики.
Не отрываясь от книги, девочка поднялась с места и пошла мимо Доминик к очереди на посадку. Из тома выпал бумажный цветастый глянцевый прямоугольник и приземлился у шпильки Доминик. Закладка? Итальянка скорее из любопытства, чем из вежливости, наклонилась за ним: нет, календарь. Да такие и не делают уже. 1999 год. Яркий неразборчивый логотип на подложке и надпись внизу — Канарские острова, Испания. Небрежно перевернула календарь лицевой стороной.
На фото рыжий красавец под всадником, с точки зрения обывателя легко взлетал над барьером, даже не касаясь его копытами. Вместе они были едины — в движении и стремлении вперёд продолжали друг друга. Под фото красовалась надпись: «Первенство Европы по троеборью. I место. Катарина Вельтман и Асмодей».
Доминик прищурилась: события перед отъездом в пансионат и «взрослую жизнь»: она возвращается прохладным вечером домой из конюшни под конвоем вездесущей тётушки...
— Извините… Синьора… Это моё, — девочка с книгой указала на календарь, и осторожно поинтересовалась, — можно забрать?
— Конечно, простите… Просто… имя, — указала взглядом на календарь.
— Вы её знаете?! — враждебность сменилась восхищением.
— Приходилось встречаться. С ними.
— Асмодей… да.… Другого такого не будет.
— В смысле?
— Понимаю, Вельтман. Я бы тоже ушла, потеряв такого красавца. И Первенство Европы — это только начало. А Юношеский чемпионат? Как они увели кубок у немцев? Те аж скрежетали зубами: она же тоже немка!
— Самолёт подан к выходу номер 14… — прервал поток информации голос из динамиков.
— Мой рейс! Простите, — девочка повернулась к воротам.
— А календарь?
— Себе оставьте. У меня ещё есть! Если вы её увидите, — пошла пунцовыми пятнами и выдохнула, — передайте-что-мы-ее-поддерживаем! — и побежала к очереди.
Наблюдавшая этот аттракцион невиданной щедрости Марисса щёлкнула ещё раз затвором, запечатлев задумчивый взгляд спутницы на находку, и, придвинувшись, пошла в наступление:
— Ты знакома — взяла из рук итальянки календарик, — с сексуальной спортсменкой и скрывала это от меня?
— Был опыт.
— Вау… Сексуальный?
Доминик улыбнулась:
— Юридический. Мой первый контракт.
— Он в силе?
— Узнаем...

***

Вилла Морицетти

Доминик никогда не думала, что возвращаться так сложно. Особенно туда, где тебя ждут и любят. С ее отъезда все сохранилось нетронутым. Сколько городов она сменила? Рим — Берлин — Париж — Лондон — Нью-Йорк. Пансионы, колледжи, институты, работы со студенческой скамьи, проекты. Короткие встречи в кафе между рейсами и неделями моды; совместные новогодние праздники, равные абонементам ski-пассов; немногословные звонки и осознание — хоть комната и осталась прежней, но ее хозяйка изменилась. И ремонта здесь точно не будет.
Вопреки ожиданиям Доминик мать восприняла ее желание жить отдельно спокойно. А вот отец отреагировал так, будто это в нем текла кровь южанина. Она никогда не видела его таким уязвленным. Молча выслушав новость Альфредо уточнил: зачем она вообще вернулась в Италию? Строила бы свою карьеру в Штатах! Матери удалось усмирить его взглядом. Хотя вилка в его руках нервно вертелась еще некоторое время. Десерт влез только в Мариссу. Действительно, не пропадать же стараниям повара!
Письменный стол занимали маленькие подарки "привычки", которые везла ей семья со всех уголков мира — брелки, статуэтки, шкатулки, блокноты. Все то, что она не могла увезти с собой — да и не нужно оно было. В сторону была оставлена яркая картонная коробка, до краев наполненная поздравительными открытками и бумажными письмами. Доминик придвинула ее к себе, как в дверь постучали.
А через несколько секунд, по-свойски, осторожно открыли:
— Так и знал, что не спишь! — брат с двумя вазочками мороженого стоял в проеме.
— Как родители? — Доминик приняла десерт и залезла в высокое гобеленовое кресло с ногами.
— Сама посуди, — Джордано присел на кровать напротив и она жалобно застонала: они повредили пружины, когда прыгали на кровати. В день ее отъезда в пансион.
Придется спать на одной стороне.
Брат взял первую ложку мороженого:
— Столько лет ты моталась по свету. Вернулась. И только для того, чтобы сказать, что ты в них больше не нуждаешься.
— Ты с ума сошёл!
— Ну, ты об их версии спросила, — брат пожал плечами.
— Все иначе.
— Поэтому у тебя есть время передумать. Серьёзно, Мика… Что за бредовая идея поселилась в твоей голове? И эта чуднАя с тобой… Откуда её мама знает?
— Марисса мне помогает в проекте. Потом расскажу. А может быть, — она наклонилась к брату, — и вас привлеку, синьор депутат.
— Ладно, авантюристка, отдыхай, — Джо поднялся с кровати, забрал у сестры пустую вазочку, поцеловал её в лоб и вышел.
Доминик улыбнулась. Ведёт себя, как будто это он старший.
«И чего это она, в самом деле? Так даже удобнее. Наконец-то можно расслабиться».
Потянулась, глядя в распахнутое окно на сад, примеряя на себя образ счастливого ребёнка: вечера в библиотеке или в папином кабинете, рассказы матери о подругах и женских победах во время походов по магазинам, посиделки в кафе, званые ужины выходного дня со сливками общества, запах роз, духота вечера и юношеские соревнования… Кстати!
Достала ноут, вбила в поисковик «Кай Вельтман, Асмодей» и нажала ввод. Подруга детства оказалась «личностью довольно известной в узких кругах» и — Доминик прокрутила страницу с результатами — скандальной.
«Кай Вельтман на Асмодее выиграла юношеский чемпионат...»
«После происшествия в Badmington House Вельтман уходит из спорта...»
«Смерть чемпиона...»
Открывала все новые страницы, узнавала разные варианты истории Асмодея и его всадницы. Изощрённой ненавистью пестрили форумы противников конного спорта и защитников животных: «Лучше бы она на этой жерди осталась! Садистка… <сообщение удалено модератором>»
По кусочкам удалось воссоздать трагедию. Событие аукнулось во всём конном мире, и только чудом Доминик осталась в неведении. Хотя — захлопнула ноутбук — и вовсе это не чудо. Просто она была очень увлечена своими делами, а отец, конечно, не посчитал необходимым поставить её в известность. Но почему? Зачем утаил?

Отредактировано Sonja Gatto (27.06.17 20:08:15)

8. СУМАСШЕДШАЯ ПЯТНИЦА

Эрнесто Серра
Кому: Доминика Морицетти
Копия: <список адресатов, который уходит в бесконечную даль строки>

Дорогая Доминик,
Мы ознакомились с вашим проектом. Он, несомненно, имеет ценность для компании, но колы вряд ли сумеют присоединиться. Все силы брошены на открытие аграрной выставки. Что касается финансирования, бюджет распределён в начале года. Вы можете подготовить презентацию и выступить с предложением проекта на предстоящем цикловом совещании, чтобы ходатайствовать о финансировании в следующем году.

Доминик ещё раз пробежалась по письму. «Бла-бла-бла бюджет распилен и некогда нам заниматься такими пустышками» — читалось между строк. Конечно, сосланному из Милана северянину выгодно оставить все как есть и не ворошить болото. Аграрная выставка? Именно в эти даты, в другие проект просто потеряет свою значимость. Этот сукин сын знает, что она проводится раз в три года. Почти как Олимпийские игры для сельскохозяйственников. А цикловое совещание топов после. И никто не будет финансировать мероприятие вхолостую. Но у неё нет времени ждать четыре года! Глубокий вдох.

Эрнесто,
бесспорно, значение этого мероприятия для нашей компании велико. Но я хочу обратить внимание на значимость проекта в национальном и культурно-историческом контексте Италии.
Мы предложим не просто продукт — одноразовое мероприятие, но зародим идею, создадим провокацию. Я говорю об изменении мировоззрения, зарождении новых традиций. И государственных дотациях.

Письмо улетело. Глянула на часы. Она даст ему двадцать минут, а потом пойдёт тяжёлая артиллерия.
Удивительно, но миром сейчас управляют письма. Порой до восьмидесяти процентов работы — это письма. Бесконечная переписка, круглосуточная доступность под мерцание оповещения электронной почты. И покрытие почти по всему миру. Эдакая иллюзия всевластия и всеобъемлющего присутствия. Иногда это даже срабатывает.
В дверь легонько постучали и вошёл Марко-очаровашка, её помощник, планнинг, жилетка, советчик и разносчик сплетен. На стеклянном подносе с посеребряными ручками и окантовкой стояла чашка дымящегося кофе с упаковкой. Марко осторожно и демонстративно поставил ношу на стол. Доминика в задумчивости взяла чашку в руки. В предвкушении ответа Эрнесто сделала глоток кофе. И переменилась в лице. Эта мерзкая нефтяная жижа застряла на полпути: дальше она глотать не могла из-за самосохранения, плевать — из соображений корпоративного этикета. На подносе также красовался конверт от Эрнесто: личное обязательное задание. Марко, заметив замешательство Доминик, вскрыл конверт и зачитал вслух:
— Кофе "Инжой". Не похоже на счастливый лотерейный билет. Или Эрнесто думает, что ты сможешь сотворить чудо?
Доминик всё-таки выплюнула содержимое в чашку.
— Мискузи, — открыла последний ящик стола, достала бумажную салфетку и промочила губы.
— Можно воды?
— Конечно. Как закончим, — Марко очаровательно улыбнулся и открыл ежедневник. — Кого мы завтра ожидаем из компании Худший кофейный напиток тысячелетия?
— Технолога.
— А серьёзно?
— Принеси мне голову технолога.
Марио пометил в ежедневнике.
— Технолог и владелец?
Замигало оповещение в углу экрана.

Эрнесто,
мне нравится идея Доминик. Она жизнеспособна и плодовита. Что мы можем сделать?
Глава подразделения Марчелло Скарзи

Мировой чувак! Личностная характеристика Мариссы. Наверное, они слишком много времени проводят вместе. Может быть, она хотя бы заговорит по-итальянски! Должен же быть равноценный обмен.
— Но сначала я поговорю с Эрнесто, — Доминик подхватила конверт и вышла из кабинета.
Эрнесто был не один. На узком «пыточном» диване темного дерева в стиле колючей готики сидела юная Сабрина Шеон. Сабрина отличалась от корпоративных итальянок — «неряшливостью», как шептались коллеги. Марисса же определила это как наличие собственного стиля — девочка-колибри. Невысокая, с ассиметричным каре мандаринового цвета, зелёными глазами и в непременно ярких одеждах. Коллеги за спиной называли её выскочкой, цифрой (конечно, ведь самое интересное для Сабрины были цифры) и всезнайкой. Сабрина себя постоянно отстаивала. Марко, говорил, что у нее это, видимо, вошло в привычку. За ней не было богатых родителей, именитых родственников или знаменитого мужчины — ни брата, ни отца. Но жила она в мужском мире и пыталась играть по мужским правилам. Сабрина уже пять лет работала в корпорации, но её продвижение затерялось где-то на полпути. Слишком молода. Очень вызывающая. Поднаберись-ка опыта, а через годик посмотрим. Руководящие позиции отдавали менее талантливым, а ей втихомолку поднимали зарплату — пусть порадуется. И она радовалась.
Воздух между этими двумя искрился. Сабрина ровно сидела на краю дизайнерского недоразумения — хороший символ мизантропии Эрнесто. Уши и щёки молодой женщины горели. Эрнесто сидел за столом, сцепив руки в замок.
— Почему без предупреждения? — рявкнул Эрнесто Доминик, но та даже и не думала ретироваться.
— Спешу поделиться радостью назначения, — Доминик прошла через комнату и вручила Эрнесто конверт.
Он нехотя принял его, кинув взгляд на Сабрину — та сжимала в руках аналогичный конверт.
— Вы знаете правила, госзаказ не обсуждается.
— Вы видели их бюджет? — выпалила Сабрина. — Да установленного процента не хватит, даже чтобы покрыть мою страховку. Я не увиливаю от работы. Дайте рыбу покрупнее!
— Что у тебя? — заинтересовалась Доминик.
— Начинающая фарм-компания выходящая на рынок с какой-то мутью по желудку.
— А что ты знаешь об «Инжой»?
— За ценой не постоят. А у тебя? — запнулась и перевела взгляд на Эрнесто. — Вы же их мне обещали!
— А ты тоже на гонорар жаловаться пришла?! — Эрнесто посмотрел на Доминик.
— Нет. Я хочу сняться с проекта «Инжой».
— Вы же к нему даже не приступили.
— Мне хватило познакомиться с их продуктом поближе. Эта муть кофе называться не может.
— Надеюсь, вы не сказали это их маркетинговому директору.
— Не представилась возможность. Пока. Только встречу назначила.
— Принцесса не хочет замараться? — услышала в спину.
— Простите? — обернулась. — Может быть, хотите махнуться? — Доминик протянула ладонь и Сабрина вложила ей её проект, — вчиталась в текст.
— Непротив. Думаю, если мы придём к обоюдному соглашению, у руководства не будет повода для беспокойства. Что скажите? — женщины посмотрели на Эрнесто.
— Как пожелаете. Но я вам убедительно рекомендую остаться при своих проектах, — он задержался на Морицетти.
— Решено, — Доминик передала конверт Сабрине. — Удачи! Марко передаст «образцы», — и в спину уходящей Сабрине. — Только не забудьте закупить, — взгляд на бумажку с проектом, — «неорсирол».
— В смысле?
— Если у вас все получится, то язвенная хроника подскачет и… прибыль наших фармацевтов вырастет. Как и мои проценты!
Ответом ей был сдержаный смешок Сабрины.
Дверь задумчиво затворилась, и Доминик довольно обернулась к Эрнесто.
— Чтобы "неорсирол" принес прибыль должно пройти время. Хотя бы год, — спустил он ее с небес на землю.
— Я терпеливая.
— Отличное качество.
— Письмо о проекте получили?
— Да. Вот и терпите теперь, синьора. Вы только что упустили свое финансирование. В бюджете средств нет, я сделал со своей стороны все возможное, чтобы вам негласно помочь. Но… принципы! Может быть, чтобы сотворить что-то значимое, иногда стоит замараться?
— Вы не поддерживаете проект?
— Мы всей компаний за него ратуем. Но денег свободных нет.
— Хотя бы десять процентов.
— У вас были все семьдесят. "Инжой" делает предоплату вознаграждения и условия сотрудничества выгодные. Теперь, не знаю даже, — Эрнесто наигранно пожал плечами, — одолжите у папского банка что ли.
— А вот это было лишнее, — Доминик смерила его высокомерным взглядом. — Это ваше последнее слово?
— Последнее было за вами. Когда вы отдали этой «девочке» свой бюджет. На этом предлагаю закончить. Жду отчёт по первой встрече с фарм-компанией.
Говорить больше было не о чём. Доминик сдержанно, по-королевски вышла.
Эрнесто злобно воткнул ручку в стаканчик к канцелярским приборам, представляя на его месте куклу-вуду Морицетти. Переманил перспективную фамилию на свою голову. Это он лично, своим поганым языком, полгода тому назад на выставке в США сделал ей «предложение, от которого невозможно отказаться». Когда Доминик представляла их интересы удалённо, все было просто отлично. Но зачем предлагать переезд и приглашать в офис? Ему же просто престижно иметь в штате такую фамилию. Ему даже не надо, чтобы она работала. Ну зачем ей работать? Зачем ей все это с её-то возможностями? Связями? Нет, на все у неё есть точка зрения. И неплохая. Уже и Марчелло на свою сторону перетянула. И с каждым проектом становится все сложнее. Даже фотографа с собой притащила на полставки. И Марко между ними, как маятник. Да так ловко, что порой непонятно: на чьей же он стороне?
Эрнесто потёр виски: нестерпимо разболелась голова.
Доминик засатала Марко в кабинете. Он группировал бумажную корреспонденцию.
— Забегала Сабрина. Сказала, чтобы я передал ей все по «Инжой». У тебя получилось?
— Избавиться от возможности. Ты ей все отдал?
— Хотел угостить «кофе». Но она сказала, что у неё на это нет времени. А передавать детали — только после твоей письменной резолюции.
— Чертов бюрократ! — Доминик наигранно скривилась.
— Бедняжка, она ещё не в курсе, что «всё» означает лишь пять видов пачек псевдокофейного напитка.
— У нас не будет денег на проект. И… он сказал, чтобы я искала средства у папского банка.
— Эрнесто любит читать газеты. Особенно жёлтые.
Доминик оторвалась от окна и посмотрела часы: половина пятого. Если уйдёт сейчас, успеет заскочить в магазин и купить Джо их любимое супервредное мороженое.
— Предлагаю домой. Пятница ведь!

Это была сумасшедшая пятница! Доминик отвыкла от родного города, с его праздной сиестой и эмоциональными шумными вечерами.
От снующего и толкающегося народа рябило в глазах. Поиски и охота на тележку на десятисантиметровых каблуках, и вот она бодро катит перед собой трофей. Надо закупиться впрок.
Спохватилась в молочном отделе: позиционирование йогурта на этикетке, конечно, интересное, но если она с точки зрения пиара будет смотреть на каждый продукт, то никуда не успеет. Не глядя нащупала рукой тележку, поставила в неё йогурт и двинулась дальше.
— Извините, синьора. Это моя тележка.
— О, нет-нет. Это моя тележка! — обернулась к говорящему и застыла. Уголок рта нервно дёрнулся в подобии улыбки: перед ней стояла девочка, девушка с фотографии — Вельтман.
В руках она держала такой же йогурт.
— Хороший выбор! — Кай кивнула в сторону Доминик.
Доминик обернулась в поисках своей тележки. Народ деловито сновал взад-вперёд, возвращаться назад? Нет уж, только домой.
— Исчезла!
— Неаполитанцы любят это словечко. Здесь ничего не крадут, но все исчезает, — Кай улыбнулась. — Можем разделить мою.
— Спасибо. Вы не спешите? Ведь мне надо добрать исчезнувшие позиции, — Доминик с интересом рассматривала содержимое тележки Вельтман. — Я вас не задержу?
— Нисколько, — Кай толкнула тележку вперёд, и они пошли к овощам.
Доминик украдкой наблюдала за Кай. Могла её рассмотреть поближе. Познакомиться. В их первую встречу и не заметила, какие у неё необычно яркие голубые глаза, и если смотреть в лицо обязательно попадёшь в эту лазурную ловушку. Кожа такая светлая.
— А вы хорошо ориентируетесь. Давно в Италии? — включила любопытную дурочку Доминик.
«А то ты не знаешь! — съязвил внутренний голос. — Небось все медиа о ней перелопатила. Не все… И надо же с чего-то начинать. Не могу же сказать: Привет, Вельтман! Это я, Морицетти, которая отдала тебе Асмодея…»
— Достаточно. Овощи здесь! — Кай вкатила тележку в зелёную зону., и у неё зазвонил телефон.
— Идите, — Кай уступила тележку Доминик. — Я буду за вами, — и сняла трубку.
Краем уха Доминик слышала, как Вельтман на немецком отчитывается о покупках. Вот она чуть задержалась сзади, нагнала её и положила в корзинку бутылку оливкового масла.
Происходящее казалось фарсом. Захотелось скрыться поскорее, и от людей, и от Вельтман, которая, по-видимому была занята только своей персоной и говорящим. Доминик положила мороженое и решительно повернула в сторону касс. Она отчётливо поняла, что больше всего хочет, чтобы этот день побыстрее закончился.
На кассе покупки разделили на две группы — гора Вельтман впечатляла и ассортиментом и качеством. Расплатившись, двинулись в сторону стоянки. На правах «хозяйки» тележки Вельтман настояла проводить Доминик до машины. Она сдержанно согласилась. Наверняка у Вельтман кто-то есть. Это даже интересно. И пусть таблоиды не кричали о замужестве Вельтман, она что-то заметила о связи с тренером, в которой была замешана какая-то греческая миллионерша.
Они вышли на парковку и Доминик отчаянно выдохнула:
— Porca miseria!
Машина покосилась на левую сторону — колесо спущено.
Вельтман поставила пакеты и присела напротив колеса.
— Проколото в нескольких местах. Не ваш день.
— Я… вызову техпомощь… — Доминик взяла телефон и начала разыскивать номер ремонтной бригады.
Гаджет завибрировал, беспомощно хрюкнул первыми нотами прощальной мелодии и разрядился.
«Это глава в мемуарах будет называться, "Как я осталась без налички, машины и телефона". Домник стояла посреди стоянки, в деловом костюме, на шпильках, между двух огромных пакетов из торгового центра, с разрядившимся телефоном и покалеченной машиной — беспомощная в своём современном могуществе.
— Идёмте, — Вельтман подхватила пакеты.
Протестовать не было моральных сил.
Доминик ожидала увидеть какой-нибудь внедорожник, но… это был мотоцикл! Вельтман вытащила из боковые контейнеров два шлема, на их место ловко разместила все пакеты, и протянула шлем Доминик.
— Куда едем? — Кай оседлала железного коня.
Доминик с сомнением потопталась на месте. Будь что будет. Надела шлем и по-девичьи села на край (иначе не позволяла офисная юбка-карандаш) цепко обхватив Кай за поясницу.
Назвала адрес. Первый, что пришёл в голову. Не хотелось добивать вечер ненужными воспоминаниями. Или воспоминания остались только у неё?
Тяжёлый BMW заурчал, и они неспешно тронулись с места.
— Мы с вами раньше не встречались? Ваше лицо мне кажется знакомым, — донеслось через шум ветра и мотора.
«Не в бровь, а в глаз!»
— Я бы запомнила!
— Как вас зовут? — прокричала Кай.
— Мика!
— Кай! Приехали!
Мотоцикл плавно остановился у ворот, и Доминик благодарно кивнула. Вельтман помогла достать пакеты, донесла их до порога. Когда она собиралась отчалить, Доминик решилась.
— Спасибо. Зайдёте на чашечку… кофе? Чая? Должна же я отблагодарить вас.
— Нет… Разве что в следующий раз, — Вельтман достала из джинсов телефон, — Ваш номер?
От наглости Доминик опешила. Зря она себя накрутила. Если у Морицетти с Вельтман ничего не получится, то, может быть, у Мики с Кай что-нибудь выйдет? Надиктовала номер. Ещё несколько минут постояла у порога, глядя, на отъезжающую Вельтман.
С облегчением выдохнула: блеф удался. Нажала звонок.
К удивлению и счастью дверь распахнулась тут же.
— Доминик! Вот так сюрприз, — прошепелявила Сара, собирая копну рыжих волос. Во рту она держала карандаш.
— Я на пять минут. Только такси вызову. Можно воспользоваться телефоном? — не дожидаясь приглашения Доминик прошла в гостиную.

9. СЁСТРЫ

Сара никогда не задавала вопросов. Она знала: на все есть своя причина. И Доминик, неожиданно возникшая у двери, её нисколько не смутила. Безотказный друг.
Доминик посмотрела в окно: дорога стояла. Близких о возможной задержке она предупредила, но чтобы так увязнуть! Мысли возвращались к проекту. Как реализовать проект с наименьшим бюджетом? Как привлечь спонсоров? Как воплотить задуманное? В какую сторону двигаться? Что такое Италия для неё? А для других? Как она планирует объединить экспрессивный Юг и снобистский Север?
Машина плавно остановилась у будки охраны. Опоздание было безнадёжным. В её распоряжении оставался десерт и чашечка хорошего кофе. Родной дом — единственное место, где можно доверять еде. И даже если у кого-то и возникнет желание её отравить, они, по крайне мере, сделают это вкусно.
У входа в «семейную» столовую Доминик чуть помешкала, осторожно заглянув внутрь, оценивая позиции на боевом поле.

За полированным круглым столом с вертящейся второй столешницей для блюд собрались представители двух кланов: с одной стороны — Альфредо, с другой — сестра матери. Видимо, дядя был в очередной затяжной командировке, раз не смог поприсутствовать лично. Ведь последний раз семья в таком составе собиралась ещё до отъезда Доминик в пансион для благородных девиц. Кстати, тётина идея! «Чтобы усмирить нрав и укрепить волю,» — кажется так она в те годы изъяснялась.
В отличие от блистающей Лауры её сестра-близнец была подобна картинам старых мастеров: с налётом архаизма, одетая в костюм серо-голубого цвета с нехарактерным для Юга Италии длинными рукавами и закрытым воротником. Чёрные волосы с серебристой полосой седины, собраны в старомодную причёску начала XX века. На ухоженных руках из украшений — лишь обручальное кольцо. Пробирающим до костей холодком отозвалось присутствие этой женщины.
Рядом с ней сидела девочка лет одиннадцати, одетая также скромно и непритязательно: чёрная форменная юбка ниже колена, блузка с рукавом в три четверти, жилетка с эмблемой католической школы имени Пресвятой девы, длинные волосы собраны в тугую косу. Несмотря на внешнее соответствие тётушке было в ней что-то бунтарское, а обе кисти перевязаны свежим бинтом. Доминик подумалось, что это бедное дитя — очередная заблудшая душа, над которой тётушка взяла шефство. Как в своё время над ней. Один раз она даже уговорила родителей позволить провести летние каникулы у неё. Те согласились. О чём обе стороны негласно жалели до сих пор: неумелая попытка настроить дочь против отца и привести в лоно истиной церкви привела к затяжному конфликту.

Начавшийся с неловкостей семейный ужин с каждым блюдом становился непринуждённее. И вот сестры уже наперебой вспоминали детские шалости, стараясь не касаться острых тем — смерти матери, болезни отца, скоропостижного замужества Лауры и причин возвращения Эл в Неаполь. Они радовались встрече, и даже если искусно притворялись, то уже не могли отличить возникшую лёгкость и радость от наиграности. Как будто все стояли на пороге прощения. Вероника с интересом наблюдала за матерью: раскрасневшаяся от тёплого приёма, глаза блестели озорным юным блеском, как будто Эл и была не здесь, а жила воспоминаниями. И Веронике не верилось, что у её матери тоже когда-то было детство. И судя по разговорам — намного счастливее, чем её.
Лёд двинулся, холод равнодушия треснул, и река времени стала уносить тяжёлые глыбы обиды и недоверия.
Элеонора тепло посмотрела на сестру, совсем как тогда, когда они были ещё девочками и делили одни секреты на двоих. Отчуждение плавилось под теплом семейных улыбок. И Эл впервые за несколько лет почувствовала себя здесь снова дома.
— Неизменной, кажется, остаётся только родительская комната, — улыбнулась Лаура.
— Мы ничего там не меняли, — поддержал Альфредо.
— Совсем как папа ничего не трогал, — Эл подняла бокал.
— За традиции.
Гостья оттаяла. Ужин обещал новый виток в развитии семейных отношений.
Альфредо смотрел на Эл и не узнавал в ней лёгкую, наивную и невинную девушку, что летала в облаках, поджидала его как будто случайно у кабинета отца, а когда он с ней здоровался, то не решалась не то, чтобы глаза на него поднять, но даже ответить. Бормотала что-то непонятное и убегала.
Строгая, замурованная в одеяния, монументальная. Лёгкость черт уступила место резкости. Или выбраный стиль, или действительно, она стала излишне худой. Только глаза горели как два чёрных угля. Они приковывали к себе. Эл словила его взгляд. Впервые не отвела взгляд. Только было в нём что-то болезненное, отчаянное. Он как будто выжигал изнутри.
Они с Лаурой надеялись, что брак пойдёт ей на пользу, но, похоже, лучшее, что вынесла Эл оттуда — это дочь. А что произошло, стань он её супругом? Удалось бы ему сохранить ту юную невинную девочку?
Альфредо разрезал стейк и опустил глаза: неприятным мыслям не место за столом.
— Мама говорила, что ты любишь лошадей, — обратился Альфредо к девочке, и та восторженно затараторила в ответ.
С такой страстью, которой ему не хватало в Джо.
И тут зазвенел голос Доминик:
— Добрый вечер, тётя! С назначением, папочка! — с удовольствием поприветствовала отца дочерним поцелуем в щёку. — Мама, с замечательным супругом тебя! — нежно обнялась с матерью, что сидела напротив сестры-близнеца.
— С назначением? — заинтересовалась тётушка, сдержанно кивнув на приветствие.
— Да, все газеты трубят об этом! — Доминик села на место подле брата и расстелила на коленях салфетку. — Отца официально пригласили возглавить папский банк! За тебя папочка! — Доминик подняла бокал и, отсалютовав отцу, пригубила.
Вдруг она почувствовала, как Джордано предостерегающе наступил ей на ногу под столом.
Тётушка только и смогла выдохнуть многозначительное «О!» и, выдержав почти театральную паузу, продолжила:
— Я далека от мирской прессы. Не склонна ни тратить на них время ни доверять им. Но, поскольку эта информация от близкого круга — взгляд укоризненно коснулся Лауры — поздравляю!
Лаура заинтересованно кивнула, и посмотрела на мужа:
— Кажется, не только я приятно удивлена. Это окончательно?
— Спасибо Элеонора. Для меня самого это предложение стало сюрпризом.
— Такая честь! — Элеонора вспыхнула и Доминик показалась, что девочка рядом с ней закатила глаза и одновременно облегчённо приступила к десерту. — Вы собираетесь переезжать в Ватикан?
— Надеюсь, до этого не дойдёт.
— Думала, на такие должности берут только истинных католиков, — озвучила вслух свои претензии тётушка.
— Тётя, я вас умоляю! Иногда профессионализм побеждает веру, — парировала Доминик, за что на её ногу болезненно наступил Джордано: ох уж это невербальное общение.
— Кстати, — Джордано решил спасти положение, — когда ты пришла, Доминик, мы обсуждали будущее нашей юной кузины — верно, Вероника?
Девочка застыла так и не донеся до себя пирожное. Больше всего на свете она хотела оставаться на этом ужине невидимкой. Благодаря Доминик ей это почти удалось, потому что в начале вечера все только и делали, что говори о ней без её участия. Тема папского банка отвлекла мать как нельзя кстати.
— Угу… — Вероника разглядывала кузину и та казалась ей знакомой.
— Вероника совсем недавно вернулась из Будапешта. Она там родилась. Ты же помнишь нашего дядю? — не унимался миротворец Джо.
— Его перевели в Неаполь? — Доминик нахмурилась: она даже лица его не помнила.
Личность синьора Санчес была для неё скорее мифической, чем реально существущим человеком из крови и плоти, способного дать потомство.
— Нет, он все ещё в Будапеште. Но… мы решили, что для Вероники будет лучше в Италии.
— Понимаю. Но почему в Неаполь? Север, мне кажется, более подходящее место.
— Я тоже так думаю, — в кои-то веки они сошлись с тётушкой во мнении, — но Вероника настояла, а отец её поддержал. В начинании — она выбрала себе школу, и настояла. И потом, здесь семья и поддержка.
— Вероника у нас будущая чемпионка, — подмигнул Альфредо и девочка покраснела.
Она настойчиво смотрела на Доминик, чтобы та обратила внимание.
— В каком спорте?
— Верховая езда. Я занимаюсь в неаполитанской школе верховой езды, — оживилась неожиданно молчаливая Вероника. — И я вас вспомнила!
— Её тренирует европейский чемпион, мастер спорта международного уровня! На следующей неделе будут первые соревнования, но она неудачно прищемила руки, — Элеонора укоризненно покачала головой. — Надеюсь, она от меня ничего не скрывает и это не юношеские разборки и избавление от конкурентов.
— Мам, ты перепутала. Синьор Реварес только заменял, — и к Доминик. — Наш тренер та самая Кай Вельтман!
Детское радостное признание прозвучало как гром среди безоблачного неба. Доминик уловила краем глаза замешательство и уклончивую улыбку отца (он всегда так улыбался, когда кто-то или что-то причиняли ему дискомфорт), лёгкую обеспокоенность матери. Лаура нежно коснулась взглядом дочери, и она согласно опустила глаза, разглядывая рисунок на блюдце.
А тем временем младенец продолжал вещать истину:
— Мы с вами виделись в аэропорту, помните, Доминик? Она действительно классная! И как тренер и как человек.
— Она согласилась на дополнительные занятия с Вероникой и не взяла с неё денег, — поддержала дочь Элеонора.
— А она знает, что вы Морицеттти? — неожиданно спросил Альфредо.
— Не думаю, у Вероники фамилия отца. Да и с нашей женской линией она познакомилась только сегодня.
— Что ж, остаётся только порадоваться за Веронику, — подытожила Лаура. — На кого бы ты хотела обучаться? Мама просила нас с Доминик помочь тебе сориентироваться. Что тебе интересно?
Остаток ужина обсуждали Веронику и её планы на будущее. К ужасу Элеоноры оказалось, что Веронику интересуют только кони. Когда переходили в гостиную, Лаура вязала под руку сестру и они с Элеонорой удалились. Вероника подождала, когда из столовой выйдут брат с сестрой и попросила Джордано дать им с Доминик несколько минут наедине.
— И руки тебе не дверью прищемили, — улыбнулась Доминик младшей.
— Ну да, только «тссс», а то век конюшни не видать, — взмолилась кузина. — А почему мне лучше не рассказывать, что я ваша родственница?
— С чего ты взяла?
— Я не тупая, чтобы не понять таких многозначительных взглядов и покойницкой тишины за столом.
— Странно, что ты так хорошо осведомлена о Вельтман и так плохо о происхождении её чемпиона.
— Асмодей?
— Наша семья подарила синьоре Вельтман Асмодея. Вместе эта пара раскрыла свой потенциал. Думаю, для нас эта история не менее болезненна, чем для твоего тренера. И потом, многие люди завистливы и мнительны, а фамилия Морицетти порой прибавляет проблем, чем бонусов. Поэтому просто будь собой и получай удовольствие от тренировок.
— Поняла, о чём ты. Ой, — девочка смутилась, — ничего, что мы на «Ты».
— Все Ок, мы же сестры, — Доминик подмигнула Веронике.
— И у нас есть тайна!

***

В окна спальни заглядывала полная луна, обмакивая комнату в ультрамарин полночи.
Случайности не случайные, подпел внутренний голос Доминик. Подумаешь, отказали в финансировании! Она сможет привлечь ресурсы извне. На создание ролика уйдёт не больше двух месяцев. С понедельника Марисса запустит совместный проект с Сарой, план и предварительная раскадровка у них есть. Юрист свой, идейный…
В теле росло беспокойство зарождающейся идеи. Доминик сделал первый шаг, мысли её подхватили, и она закружила по комнате, как тигрица в клетке. Достигнув в сознании ясности, больше не волновалась за проект. Пазл сложился. Здесь она своего добьётся. Оставалась одна выпирающая деталь.
Она навязчиво маячила в сознании: когда Доминик просматривала контакты Вельтман, когда наблюдала за ней в магазине, когда имя немки прозвучало за ужином.
Вельтман как никто лучше подходит для съёмок. Узнаваемый персонаж с характерными чертами. Она расскажет их историю. Она сможет.
«Да неужели?» — встрял внутренний голос.
Но попробовать стоит.
И Доминик набрала телефонный номер.
Через несколько протяжных гудков послышался бодрый голос:
— У какого неблаговерного надо отсудить имущество, подруга?
— Франческа, мне жаль тебя расстраивать… Но, мне нужен контракт.
— Всего лишь.
— Не просто контракт.
— И чего ты хочешь?
— Всего лишь душу.

13. ПОДАРОК СУДЬБЫ

Развлекательная яхта «Оникс» отчаливала в половину десятого вечера и сулила гостям танцы до рассвета под миксы зажигательного диджея, путешествие, расцвеченное огнями прибрежных городов. В конце всех ждало самое удивительное — рассвет. Лишь после встречи с розовощёкой Эос яхта направлялась в Неаполитанский порт, и сонные таксисты развозили гуляк по домам.
Такого опыта у Кай ещё не было: игры длились часа четыре, а после участники расходились, словно и знать не знали друг друга до следующей встречи за зелёным сукном. В этот раз предсказывали игры в яхт-клубе «Семи морей», но Хозяин превзошёл все ожидания.
Кай прибыла на зов СМС за пять минут до отправления.
«Проигравших скормят акулам?”
Уголок рта дрогнул. Кай приняла бокал с соком у стюарда и поправила бабочку. В хаотичной толпе различала знакомые фигуры, которые сойдутся сегодня за столом. Никто не здоровался. Время тянулось жевательной резинкой. Наконец, стюард подошёл к Кай и шепнул заветное: «Начало через пять минут». Стараясь скрыть нетерпение, немногие избранные потянулись в сторону широких видовых дверей кают-компании, что смотрела на безлюдную носовую палубу, отсекая вип-гостей от любопытных глаз.
Когда в кают-компании появился мужчина в инвалидной коляске, Кай почтительно поднялась.
— Давно тебе не было видно, — Освальдо поприветствовал Кай неформальным итальянским поцелуем.
— Надеюсь, ничего интересного за две игры не пропустила, — Кай села напротив Освальдо.
В последний раз они виделись месяц тому назад.
Подтягивались и другие игроки: был здесь и Орман Гурсо, которому слухи приписывали руководство мафиозной группировкой, и портовый грузчик Арсен Путье, и Карлос Альпаччо, и многие другие. «Стол» был почти в сборе, но Хозяина, который должен был открыть игру, все ещё не было и Арсен пытался разрядить ситуацию морскими шутками и прибаутками.
Но только дурак мог сердиться на Елену. Когда она появилась, кают-компания оглушили приветствия, восхищенный свист и комплименты. Хозяйка была неотразима — чёрное платье в пол струилось по фигуре, поблескивали серебром влажные глаза, руки плавно и нежно касались присутствующих в приветствии, словно благословляя на подвиги.
— Прошу минуту, — объявила Елена, когда буря восторга стихла. — У меня Гость.
Дверь каюты распахнулась. К ним вышел невысокий плотно сложенный мужчина со светлыми волосами и приятной улыбкой.
— Позвольте представить моего хорошего друга. Густав Аппель, — Елена приобняла новоприбывшего и ритуально коснулась губами его щёк в двойном поцелуе приветствия.
Освальдо отвёл взгляд. В утро завтрака вместо объяснения — молчание. Невинная извиняющаяся СМС «Проспала» принимала другой смысл.
«Не с ним ли? И избегала его. Не для того ли, чтобы представить нового фаворита? Ха… Не этого ли ты хотел? ”
Итальянцы приветственно закурлыкали, но из всего этого Густав выловил только родное «Добрый вечер!» от хорошенькой голубоглазой блондинки с бабочкой. Ей, как соотечественнице, досталась самая длинная и искренняя улыбка новичка.
— Приступим? — не выдержал Освальдо.
Елена снисходительно кивнула и села во главе стола.
Началась игра. Ставили сначала по мелочи, через два круга ставки дошли до знаковых вещиц, навыков, услуг и умений. Несколько раз Кай пасовала: её занимал процесс, а не ставка. Как и её соотечественника: Густав только улыбался, пасовал и с любопытством наблюдал за игроками.
Елена — спокойна и игрива. Его соотечественница — увлечённо и порой слишком горячо комментировала ходы противников. Нетерпеливый инвалид внимательно следил колючим взглядом за происходящим. Не ускользнуло, что более всего он останавливался на Елене, цепляясь за неё, словно рыба за крючок с наживкой. Похоже, Адель не лукавила.
На третьем часу игры, когда внимание и инстинкты притупились, Карлос объявил свою ставку — Ахалтекинец Эль Хазар.
— Хорошо, если его хотя бы на мясо возьмут. И то вряд ли: тощ настолько, что даже мне за ним не скрыться. А про дочку вы его слышали? Карлос, что не договариваешь? — Арсен хохотнул и затолкал в рот несколько цветных драже. — Из одного гипса в другой. Нет уж, я пас! — и он отбросил карты.
Над столом нависла задумчивая тишина: игроки оценивали предложение Карлоса.
— Предложение раз…, — озвучил крупье.
— В игре, — откликнулась Кай.
Освальдо выпрямился и ошарашенно посмотрел на Кай.
— В игре! — откликнулся Рауль. Ему показалось забавным заиметь неукротимое животное да ещё, по словам, очевидцев с жаждой к убийству.
Его поддержала Елена. Отдавать победу Раулю не планировала.
— В игре! — опередил начало игры Освальдо.
Больше к ним никто не присоединился: неуправляемая лошадь — удовольствие не из дешёвых, бессмысленное и беспощадное.
Карлос спасовал первым, избавляясь от ненавистной скотины. Вторым вылетел скрипя зубами и испепеляя взглядом Кай и Елену Освальдо. Словно сговорившись, дамы вытеснили Рауля. Освальдо молча и напряжённо ждал последнего круга.
— Пас! — Елена небрежно сдала карты рубашкой вверх.
— Поздравляем с победой, синьора! — обратился к Кай крупье.
Кай сидела неподвижно, не веря в происходящее. Осознание последствий нежданного выигрыша начали доходить до неё. В кают компании раздались редкие хлопки.
Освальдо подался вперёд и на глазах возмущённой публики приподнял карты Елены, чтобы масть была видна только ему.
— Что вы себе позволяете? — возмутились присутствующие.
Освальдо брезгливо сбросил карты в отбой не сводя глаз с Елены.
— Мы думали, вы умеете проигрывать, — прервал тишину Карлос. — Теперь по правилам…
Освальдо сверлил взглядом Елену, и от этого ей становилось жарко. Впервые после возобновления их отношений (пусть и дружеских), его взгляд был красноречивым, эмоциональным и небезразличным. Елена ответила вызывающей улыбкой.
— Оказывается, друг, не умею, — Освальдо почувствовал себя лишним. — Понимаю. По правилам я должен уйти, — он коснулся руками колёс коляски и двинулся на выход. — Извините за испорченный вечер.
— Раздавайте, — услышал в спину приказ Хозяйки.
Дальше игра не клеилась. Все понимали, что как прежде не будет: путь в клуб Скортезе заказан. По итогам ночи победителем стал Рауль, что чуть подсластило кислое настроение после проигрыша. За конём он видел человеческую драму, а всегда приятно быть обладателем истории, а не безликого трофея.
Кай первой встала из-за стола.
На палубе свежий ветер ударил в лицо Кай словами:
— Давай прогуляемся, — Освальдо поджидал её у кают-компании.
Не дожидаясь ответа, он развернул кресло и уверено направился к носу палубы. Здесь было безлюдно, но музыка доносилась и сюда: танцевальные ритмы сменились джазовыми композициями тоски и декаданса. Кай вдохнула, пробуя на вкус солёный морской воздух, и пошла рядом с Освальдо.
Некоторое молчали.
— Ты давно на себя смотрела в зеркало? — неожиданно спросил Освальдо.
— Это имеет значение?
— Хорошо. Мне все равно, — Освальдо дёрнулся вперёд, зло крутя колёса. Кай плелась вслед за Освальдо.
— Нет, я, пожалуй, выговорюсь, — коляска резко развернулась. — Чтобы впредь не мучиться угрызениями совести. Не для этого я в тебя вкалывал. Ты не должна ни своим гребаным пафосным родителям, в которых гонору выше крыши, ни школе… Ты мне должна.
Кай поёжилась.
— Зачем тебе ЭТА скотина?
— Ну я не знаю, у каждого есть свои ммм… пристрастия.
— Пристрастия? Посмотри на меня, Вельтман. Ты этого хочешь? Иногда надо думать головой. У тебя даже нет человека, который бы о тебе позаботился!
— Много ты знаешь, — Кай отвернулась.
Достала сигарету. Похлопала себя по карманам. И застыла. Проигралась.
Освальдо протянул ей её зажигалку:
— В подарок.
Кай недоверчиво покосилась, затем аккуратно приняла зажигалку из рук тренера. Прикурила. И обернулась, облокотившись о поручни спиной:
— Всегда ценила твои подарки. И уроки… Он мне нужен, Освальдо, — произнесла задумчиво глядя куда-то вдаль выдавила. — И у нас все получится.
— Да из него даже колбасы хорошей не будет!
— Ты мне поможешь? — словила хмурый взгляд Освальдо.
— Я подумаю.
Кай выпустила дым и окинула взглядом палубу. В тени, на выходе из каюты, маячила знакомая фигура. Елена. Кай коснулась плеча Освальдо и шепнула на ухо: «Спасибо!» он по-отцовски сжал её тонкую холодную кисть, и Кай удалилась на звук музыки. До рассвета оставалось чуть меньше получаса.
— Доволен? — Елена хищно подкрадывалась к Освальдо.
Он напрягся и отстранился. Не прыгать же в воду, ей-богу, что за ребячество.
— Зачем, Елена?
Елена с грациозностью кошки облокотилась о перила рядом.
— Думал, все должно быть по-твоему?
— К чему весь этот спектакль? Победить должна была ты.
— Считай, я вернула Кай долг.
— Полоумного жеребца который свёл в могилу двух человек и покалечил с десяток?
— Она уже взрослая девочка и в сама знает, чего хочет. Да и ей такие нравятся, — она посмотрела на мигающие огни берега.
— Дальше разговаривать бессмысленно, — Освальдо оттолкнулся от перил и поехал прочь.
Елена наклонила голову, и ветер подхватил кудри, закрывая лицо.
— Ей такие нравятся, — упрямо проговорила и тихо-тихо добавила:
— — И мне…
— Извините, — донеслось на немецком.
Елена стёрла рукой предательскую влажную полоску и подняла голову. Густав.
— Как вам игра? — вложила в голос весёлость и заинтересованность.
— Увлекательно, — Густав непринуждённо облокотился о перила рядом с Еленой и затих. На их глазах рождался прохладный рассвет. На мгновение Елене стало спокойно.
— Какие у вас планы на следующие выходные?
— Ничего определённого.
— А поехали со мной в Бари?
— Бари?
— Это небольшой городок на противоположной стороне Италии. Я хочу навестить старого друга.
— Я не буду лишним?
— Мой друг рад каждому.

Завтра приедет Хазар! Кай не находила себе места. Ещё не наступил обед, дел было сделано на тысячу, а осталось — на миллион. Она ещё раз уточнила Карлоса, не передумал ли он, договорилась с водителем коневоза, заказала пропуска на территорию, проверила денник, забронировала тренировочную леваду на вечер… Но все равно не покидало ощущение, что она что-то забыла. Что-то ускользнуло.
Со стороны могло показаться, что Кай влюбилась: воодушевлённая, улыбчивая… Её же охватило странное ощущение. Совсем не такое, как с Асмодеем. Там все было быстро, спонтанно, она даже толком и осознать ничего не успела, да и все расходы взяли на себя Морицетти. Этот «подарок судьбы» тоже был спонтанным, но в отличие от юношеской нервозности в его принятии появилась осознанность. И немножко мечтательности, что вообще было не свойственно Кай. Хотя когда-то она мечтала об Асмодее, что будет, если…
Если этот конь будет её.Они бы непременно побеждали.
И побеждали же.
От этих мыслей становилось тоскливо, и Кай переключалась на реальность, вдалбливала её в себя, проговаривая свои действия на немецком. Она выбирала во временное пользование снаряжение в амуничнике, пока они не притрутся с Хазаром друг к другу, пока не поймёт, что ему на самом деле надо. Кай отобрала уздечку, повод и стремена. Своё седло она привезёт завтра и попробует на Хазаре, но вряд ли оно ему сядет, он мальчик стройный. Скорее всего придётся искать. Или делать на заказ. Новое брать не хотелось: мороки много, пока обомнётся, уляжется — можно спину набить.
— Зелёный или красный? — она перебирала стопку разноцветных стёганных вальтрапов.
— Мне больше нравится красный, — ответили на немецком из-за спины.
Кай застыла. На конюшне никто не говорил по-немецки. И голос был подозрительно знакомый. Обернулась.
Эту гостью здесь увидеть она не ожидала. Рука лежала на дверном косяке и пальчики с французским маникюром легонько постукивали по дереву. Узкая облегающая серая юбка ниже колена эффектно подчёркивала фигуру, тонкая шелковая рубашка с бледно-голубым принтом огурцов подпоясана тонким ярким красным кожаным пояском, и ненавязчиво выделяла все прелести хозяйки, цепочка на шее показалась Кай очень тоненькой и такой короткой, что золотой крестик лежал в яремной впадине. Каштановые волосы собраны в деловой пучок. Открытый высокий лоб, смешливый глаза, и улыбка в которой один уголок рта чуть приподнят.
Та самая знакомка из супермаркета.
— Привет, — продолжила на немецком Кай и вытащила из стопки красный вальтрап. — Хороший выбор. Ты приехала позаниматься?
Самое рациональное объяснение. Кого здесь иногда только не встретишь!
— Ты всегда так затягиваешь с решением? — ошарашила Доминик.
— — Не поняла?
— Приехала узнать, что ты думаешь о контракте на рекламу?
— А как? Откуда ты знаешь об этом? — Кай удивлённо хлопала ресницами, глядя на новую знакомую, которая, кажется, была отлично осведомлена о её жизни. А о контракте ещё не знала ни одна живая душа. Ну кроме этого… Маттиаса? Марко?
— Я его составляла с одним замечательным юристом. Подумала, что будет лучше, если ты все узнаешь от меня. Так будет проще работать.
— В смысле?
— Не узнала?
— Почему же, мы встречались в супермаркете.
— И ещё лет десять тому назад.
Кай напряглась, пытаясь вспомнить. Неуверенно мотнула головой.
— Я бы запомнила.
— Асмодей, Доминика Морицетти. Веду этот рекламный проект. Лучше тебя всадника я не знаю, — умолчала, что пока и не искала. — Извини, что напоминаю.
Кай будто кто-то ударил в солнечное сплетение. Даже выдохнуть не мога.
— Ничего. И когда надо дать ответ? — выдавила из себя.
— К концу этой недели. У нас мало времени.
Кай криво усмехнулась. Точно она! Та самая Морицетти. Сразу к делу.
— И ты меня даже не поцелуешь? — стресс вырвался нервным смешком: столько лет прошло!
— Если заслужишь, — Доминик хлопнула рукой по дереву и повернулась на выход.
— Это все? — не выдержала Кай. Про письма сейчас было спрашивать бесполезно. Да и стыдно.
— Конечно. Ты даёшь ответ, и мы или работаем дальше, или…
Договорить «расходимся» не успела, Кай перебила:
— В супермаркете, ты знала? Знала, кто я?
Доминик равнодушно пожала плечами:
— Это ничего не меняет. Я всегда стараюсь знать чуть больше других. Это моя обязанность.
И она вышла из амуничника. Равномерный стук каблучков по дощатому настилу конюшни ещё долго звучал в голове Кай, отстукивая и возвращая рефреном злополучное слово — «сделка».
А ведь она так её и не отблагодарила. И даже не выполнила свою часть условий, а что если Доминик снова появилась в её жизни за этим. Опять её застали врасплох, опять горят уши, а по телу расползается непонятная дрожь. Опять все повторяется?
— Да никогда больше! — Кай швырнула вальтрап на место.

На следующий день только Кай отпустила группу и вышла за ворота плаца, как к ней подскочил один из молоденьких конюхов — бледный и встревоженный. Тот самый, с которым она договорилась, что он примет Хазара. Он пыхтел, потел, и так заикался, что понять его было сложно.
— С-синьора т-трен-нер… вас ищут синьора д-директор.
— Что-то случилось?
— Я сделал все, как вы сказали, но они…
— Хазара привезли? — Кай закрыла ворота опустевшего плаца.
— Уже ч-час к-как.
— Вот прохвост! — ругнулась Кай на водителя коневоза, который даже СМС ее предупредил.
— О-он ссказал, что у него изменилось расписание. Спешить надо.
— Ты его поставил, как мы договаривались?
— Да, но директриса… Кричит.
— Почему кричит?
— Там вещи его на проходе, и…
— С вещами привезли? Отлично! Вещи сейчас уберем, чего панику-то разводить?
— Говорит, что вы заняли, чужой денник.
— Как это чужой? — искренне удивилась Кай.
Сколько себя помнила, денники в той части конюшни отдавались в безвозмездное пользование тренерам школы. Этот когда-то был записан на Кай, но за неимением у нее коня пустовал, а потом на время был сдан в аренду. Но арендатор давно перебрался в конюшню за городом, где дышалось вольнее, да и поля рядом.
— Сейчас разберемся, — и Кай побежала в частные конюшни, оставив позади растерянного конюха.
Кай легко вошла в поворот, и влетела в конюшню. Матильда шумно распекала Диего. Тот покачивал головой и задумчиво разжевывал травинку, что торчала из уголка рта.
— Уберите этого коня! — верещала директриса.
— Я не имею права трогать чужое имущество, — невозмутимо парировал Диего. — Пусть тот, кто его ставил, тот и убирает.
— Где он?
— Не знаю.
— Чье это животное? У меня нет на него ни карточки, ни документов, ни договора аренды.
— Это мой конь, Матильда, — Кай встала рядом с Диего, напротив директрисы, и засунула руки в карманы.
Матильда смерила Кай негодующим вглядом.
— Отлично. Рада, что хозяин коня и этого барахла — взвизгнула директор — нашелся, — она ткнула в сторону вороха вещей, сваленных у денника.
Похоже, Хазара передали со всем имуществом — седло к радости Кай, уздечка, несколько штук вальтрапов, ногавки, бич, хлыст, чомбур и даже — видимо бонусом — перчатки, шлем и новенькие, похоже всего раз ношеные сапоги. Что ж, это экономит, время, силы и деньги. Надо будет отправить синьору благодарственное письмо, а пока…
— Сколько он уже стоит? — вызывающе спросила Матильда у Диего.
— Только сегодня поставили.
— Аха, конечно. У меня нет времени на препирательства, денник надо освободить сейчас же.
— Не буду.
— Отлично, Катарина, тогда оплатите в кассу постой и сборы за прививки. Заключим договор.
Кай оторопела.
— На каком основании? Эти денники всегда были тренерскими.
— Были. Но у клуба финансовые трудности, где я буду брать деньги? Прокат же вы водить не хотите. Я внесла изменения на собрании еще в начале весны. Все денники теперь сдаются в аренду. Кроме денников для учебных и прокатных лошадей.
Кай недоверчиво посмотрела на Диего и тот кивнул, мол было дело.
— Если бы вы чаще посещали внутренние собрания, уверена, такой глупой ситуации не возникло бы.
— Но в учебке нет места, — запротестовала Кай.
— К сожалению. На проходе мы его тоже поставить не можем. Но может мы что-нибудь придумаем, — Матильда заглянула в денник. — Странный какой. Он не больной? Такой тощий.
— Особенности породы.
— Особенный, значит, хм… — Матильда пожирала Хазара глазами и Кай казалось, что она его препарирует заживо и разбирает на составляющие.
— Кастрированный?
— Нет.
— Значит детей катать не может. Взрослый с ним справится?
— Матильда, я этого коня брала под себя.
— Агрессивный что ли?
Диего прыснул от смеха.
— Кай хочет сказать, что это спортивная лошадь под очень опытного всадника.
— То есть Катарина хочет сказать, что у нас таких нет?
— Я хочу сказать, что я его никому не дам. Ни в аренду, ни в пол аренды, ни на прокатиться.
— Дело ваше, Катарина, но бесплатно я его оставить не смогу.
— Цена вопроса?
От озвученной суммы лицо Кай вытянулось: не удивительно, что недавно был массовый исход частных владельцев. А Матильда добавила:
— Клуб элитный, в черте города, с историей, двумя конюшнями, большой территорией, плацом и крытым манежем, отапливаемой раздевалкой, и с именитыми тренерами, кстати.
— Без проблем. Можете вычесть это из моей зарплаты.
— Договорились, — Матильда еще раз заглянула в денник к Хазару, — страшный все-таки какой-то. И это, под вашу ответственность. Жду вас в кабинете, чтобы оформить документы. Не забудьте его документы, — благодушно улыбнулась Матильда и поплыла в сторону выхода.
— Ну и мымра, — хмыкнул Диего, помогая Кай убрать вещи.
— И когда это мы профукали наш клуб? — Кай повесила сбрую и седло в чехле на кронштейн у денника.
— Когда-когда… Когда сломался Освальдо.
— А это то тут при чём?
— Директором должен был стать он, — Диего зло сплюнул и пошел на выход.

Артур тонул в сене и представлял себя средневековым Франсуа Вийоном, поджидающим какую-нибудь красотку. Запах нагретого сена, и танцующие пылинки в лучах солнца. Только копошащиеся внизу конюхи нарушали идиллию.
— Ну и урода привезли! Видел, пучеглазый какой?! А дохлый, что фонарный столб.
— Прям Узкий!
— Хорошая кличка ему. Узкий, — засмеялся один из молодых конюхов, выкидывая из машины тюк сена.
Разговор заинтересовал. Конечно, каждая лошадь для него как поэта и живописца была прекрасна, но ни о ком ещё так эмоционально не говорили. А сегодня у конюхов и было разговоров: что за страхолюдина и как откормить эту тощую скотину. Подкупало и то, что «тощая скотина» по слухам была последним приобретением Фюрера.
Дождавшись, когда конюхи выйдут из сенника, свернул альбом с набросками фигурки девушки со сжатыми кулачками (Вероника?) и соскользнул вниз. В конюшне прошёлся по денникам — ни одной лошади, которая могла бы вызвать такой ажиотаж: сплошь тракены, гановерцы да голштинцы. Посчитав новости пьяной блажью рабочих, Артур вышел на воздух. С пригорка, на котором стояла частная конюшня открывался отличный вид на разминочное поле. Новенького он заприметил сразу: на его фоне старательные тракены смотрелись низкорослыми откормленными пони. Артур, нетерпеливой пулей понёсся вниз, к огороженной леваде, где гулял новенький.
Вороной жеребец своей продолговатой вытянутой мордой со слегка горбоносым профилем, голубыми глазами чуть на выкате, тонкой змеиной шеей без гривы, узкой грудной клеткой, тонкой талией, стройными длинными ногами среди остальных лошадей походил на инопланетянина. Движения его длинных ног были такими плавными, что Артуру казалось, конь плывёт. И плавность эта рождала в нём тоску, словно мальчик встретил давно пропавшего друга. Артур застыл у левады, пожирая черными глазами невиданное животное.
— Нравится? — ненавистный голос с немецким акцентом возник из-за спины. Фюрер стала рядом.
— Кто это?
— Ахалтекинец Эль Хазар. Из Туркменистана.
— Где это?
— Где-то в России.
— Красивый.
— Очень.
И каждый замолчал своём, заворожённый дикой первозданной красотой.
Эльф Хазар как будто чувствовал, что за ним наблюдают: гарцевал лёгкой рысью, выгибал лебединую шею, посмотреть, как там его зрители, и срывался в неожиданный скользящий галоп, рассекая воздух копытами прямо перед лицом людей: смотри, человек, как могу я!
Артур пытался запомнить игру мышц и движения поджарого тела. Кай чуть присвистнула и вытянула руку вперёд, конь лишь покосился в её сторону.
Слова Освальдо пустили корни навязчивой идеей: покажи, что ты принадлежишь ему. Тогда он станет твоим. Навсегда.
Но упрямец делал вид, что не замечает её. Для него существовал только он сам.
Кай с Артуром не заметили, как пролетело время прогулки. Очнулись, когда берейтор подошёл с просьбой освободить леваду. Кай осторожно зашла на территорию жеребца и подозвала его. Но Хазар упорно не хотел идти к ней, видя красную полоску чомбура в руках.
Артур наблюдал за попытками поймать жеребца со злорадством и беспокойством. Когда Кай повесила чомбур на забор рядом с мальчиком он лишь усмехнулся про себя: пусть конь заставит её побегать. Но фюрер неподвижно стала недалеко от ворот с вытянутой рукой, на ладони — вкусная приманка. Артур вознегодовал: запрещённый приём.
Хазар с любопытством подошёл к человеку, обнюхал ладонь и осторожно бархатными губами принял лакомство. Его широко расставленные длинные тонкие уши чутко прислушивались. Когда рука Кай легонько коснулась тонкой бархатной черной кожи, одно ухо чуть дёрнулось в сторону. Рука скользнула, поглаживая морду ниже, готовая вот-вот взять его за недоуздок, как раздался резкий голос берейтора:
— Скоро вы там?
Хазар выскользнул из рук Кай, и Артур возликовал.
— Ещё минут десять, — Кай осталась стоять на том же месте, ласково подзывая коня. Наконец, жеребцу надоело бегать и он разрешил себя поймать. Подведя его к воротам, Кай прикрепила за к недоуздку мягкий чомбур и повела его в сторону конюшен. Артур как загипнотизированный, поплёлся за ней.
Как назло на пороге конюшни, облокотившись спиной о ворота и подставив лицо солнцу, роскошным дворовым котом грелся Диего. И Артур чуть оступил, прислушиваясь и наблюдая.
— Освоился?
— Потихоньку, — Кай погладила жеребца по шее. — Разлуку он не сильно переживает.
— Тем проще тебе будет.
— Не думаю...
Диего вопросительно посмотрел на Кай.
— Тут дело в другом, — похлопала Хазара по шее — правда, красавец? — и обратилась к конюху. — Распорядись, чтобы его не поили и не кормили. Никто. Без моего разрешения. Норму сама составлю.
— Он же у тебя и без того, что жердина...
— Ты меня понял?
— Понял-понял, — Диего провёл взглядом новичка.
А вот Артур ничего не понял. Фюрер с людей на животных перекинулась. Мало ей толпы безвольных овечек, готовых стирать задницу в кровь, так она решила благородное животное голодом уморить.
«За старое взялась, психопатка. Ничего, малыш, я тебе помогу».
Мысли хаотично мешались в голове, идеи побега и избавления от Фюрера возникали в голове. И каждая была абсурднее предыдущей. Мысленно Артур уже победил Фюрера, проткнув ту шпагой и спас Эльф Хазара, умчавшись на нём в снежную Россию. Только умел бы он ездить. Но это мелочи, которые творческое воображение обходило с лёгкостью шестидесятисантиметровых препятствий.
— Ты что здесь делаешь?! Читать умеешь? «Посторонним вход запрещён». Это частная конюшня, — Диего устрашающе сплюнул на землю. — А ну дуй отсюда, пока я охрану не позвал.
Мальчик мог бы сказать, что ожидает тренера, да вот радость, быть учеником Фюрера. Ничего, он найдёт способ проникнуть внутрь. Он это так не оставит. И хмыкнув себе под нос Артур убежал в сторону учебки.
Когда Кай вышла из конюшни поблизости не было ни Артура, ни Диего. Она лишь обругала себя: вообще голову потеряла и упустила возможность поговорить с этим несносным мальчишкой. Сколько он ещё от неё бегать будет? Дед сдал его и тоже исчез: на звонки не отвечает, внуком не интересуется. Зато Матильде все уши прожужжал о важности занятий верховой ездой для мальчиков и вскружил голову рассказами о дружбе своего отца с самим Фредерико Каприлли. Благодаря этим красочным басням и звонкой монете Матильда и держала за Артуром место. Место призрака. Единицы знали, как выглядит этот странный мальчик. Со стороны Артур и вовсе не походил на отпрыска благородных итальянских военных фамилий — расхлябанный и разболтанный, больше похожий на цыганёнка — мелкий, с длинной шеей, огромными карими глазами и курчавыми тёмно-каштановыми густыми всклокоченными волосами.

14. СИЛА КОНТРАКТА

— Давай поиграем, — бархатный голос влёк из темноты, обретая форму.
Доминика Морицетти стояла в тёмно-синем деловом костюме посреди подсобки в конюшнях. За спиной её с педантичной аккуратностью были вывешены хлысты: от коротенького конкурсного хлыстика, не более пятнадцати сантиметров до длиннющего бича, скрученного в три кольца, для работы на корде.
Костюм эффектно подчёркивал итальянские прелести. Воспетая дресс-кодом юбка ниже колена обрисовывала плавный рисунок бёдер, приковывая внимание к голеням, скользя к аккуратным ступням в чёрных туфлях на невообразимом каблуке.
Кай подняла голову с усилием заставив оторвать глаза от этих ножек.
Морицетти локтем оперлась о балку, взъерошив пальцами волну каштановых волос. От этого невинного движения пиджак разошёлся в стороны, ткань сорочки натянулась, обрисовав нижнее белье и грудь далеко не первого размера. Яремная ямка у неё была необыкновенно глубокая. Дрожь нетерпения прошлась по телу Кай, и разлилась теплом внизу живота.
Доминик смеялась в глаза Кай, демонстрируя острые белоснежные зубы, играя каштановыми кудрями, в которых запуталось солнце и соломинки.
— Все готовы? — переспросила Доминик. — Начинаем! — и повелительно махнула рукой.
Вокруг зажёгся яркий свет.
— О, бог мой! — Кай спрятала лицо в подушке от слепящего утреннего света. Вечно Анна со своими играми.
— Вставать-вставать-встать, — Анна прыгнула с разбега в кровать, приземлившись на Кай. Та аж застонала от боли.
— М-м-м, а кто у нас тут такой хорошенький? — Анна полезла под одеяло с другой стороны, касаясь длинными прохладными пальцами тёплой кожи, пытаясь подлезть под грудь, захватить её. Безуспешно. — А кто это у нас такой сла-а-а-а-аденький? — Анна поддела резинку трусов и скользнула под ткань, — и мокренький… — промурчала она, устроившись на Кай верхом, прикусывая её за ухо, и прокладывая путь ниже.
Кай подпрыгнула как ошпаренная и выскользнула из-под Анны, скатившись с кровати под удивлённый возглас:
— Ты чего?
— Проспала! — ничего более умного не придумала.
«Так даже лучше, — думала Кай надёжно запирая дверь ванной на замок и включая душ». Быстро забралась в душ. Надо прийти в себя. Охладиться. Она зажмурилась и откинулась на стену. Перед глазами — темные насмешливые глаза итальянки. И вместе с ней сон входит в реальность, заполняет её собой.
«Давай поиграем», — шёпот у бёдер. Солнечный свет в волосах и отблески соломинок. Едва заметное прикосновение и сладостная судорога. Как ничтожно мало надо, чтобы потерять контроль над своим телом.
Капли воды стекали дразня возбуждённую грудь. Напряжение словно копилось и росло в ней десятилетиями, ждало кодового слова, взгляда. Оно диким зверем билось о границу тела, сотрясая его оргазмами и не находя выхода. К третьему разу Кай беззвучно плакала. Ей хотелось разорвать на себе кожу, чтобы эта неуёмная пульсирующая сила наконец-то нашла выход. Обессиленная от блаженства с привкусом досады и стыда.
Анна постучала в дверь: ей тоже нужна ванная, и Кай почувствовала себя неудовлетворённым подростком. Для пущей сходности с которым ей не хватало потрепанной вырезки Морицетти из какого-нибудь светского журнала. Подобные мысли вызвали усмешку, которой едва удалось смазать липкое неприятное чувство стыда.
— Решила никуда не ехать? — Анна проскользнула в ванную.
Заботу в её голосе Кай расценила за насмешку. Казалось, что её словили за руку.
— Похоже, я перепутала день, — провела ладонью по лицу, чтобы удостовериться, что она хорошенько истребила мылом этот предательский запах вожделения. Пахло только мылом.
— Отдыхать тебе надо! — Анна чмокнула Кай в нос. — Может съездим на городской фестиваль завтра? Подумай об этом.
Анна озорно подмигнула, и выпорхнула из ванной.

Ученики на пути Кай рассыпались в стороны, чувствуя скрытую угрозу. Никто не хотел стоять на пути и тем более, только в страшном сне можно было вообразить, кто и что могло стать причиной её гнева.
Кай отпихнула от себя дверь тренерской и та, отлетев в сторону, ударилась о стену. В мыслях было одно: «Убить этого мелкого ушлёпка!»
— Где…? — «Этот отмороженный» — спросила Диего, сидевшего напротив двери.
Он перевёл взгляд в угол комнаты, где на краю дивана храбрился, нахохлившись, бледный взъерошенный Артур.
— Кости целы. Синяк до свадьбы заживёт. А мне лучше оставить вас наедине, — травинка Диего перекочевала в другой уголок рта. — Конь твой. И мальчишка — твой. Тебе и решать. Только ты это… будь помягче что ли. А я прослежу, чтобы и вам никто не мешал, и ребята не болтали. Лишнего, — он аккуратно закрыл дверь с другой стороны.
Под «лишним» подразумевалось, что лошадь Вельтман чуть не убила её ученика, который приносит ежемесячный доход, почёт и уважение школе. При этом страсть как боится лошадей. Его и хватает только на то, чтобы наблюдать за ними с безопасного расстояния, изредка малюя что-то в блокноте, а тут…
— Зачем ты полез к Эль Хазару в денник?
— Это моё дело.
— Если бы оно так бесславно не закончилось — бесспорно.
— Я имею права не отвечать.
— Не хочешь говорить мне, будешь держать ответ перед директором: ты без спроса влез в частные конюшни. Ученикам вход туда воспрещён.
— Меня выгонят?
— Не исключено.
Артур уставился в одну точку. Ему было страшно. Он не ожидал, что Эль Хазар набросится на него. А ведь он хотел только помочь. Яблоки утащил, подкормить его. Все произошло слишком быстро! Артур только закрыл за собой дверь денника, как жеребец молниеносно развернулся. Мальчик увидел отблеск новеньких серебристых копыт. И яблоки рассыпались на опилки. Первый взмах в воздух, второй в цель: Эль Хазар отбил по Артуру. Мальчишке повезло. Удар пришёлся на бедро. И Артур чувствовал, как огромный синяк расползался по коже, обжигая её лиловым багрянцем.
На вскрик сбежались конюхи. Пацана насилу оттащили от истерично молотящих копыт Эль Хазара. И как Артур не пытался храбриться, страх непроизвольной дрожью тонких длинных пальцев рвался наружу. Окажись Эль Хазар целеустремлённым, мальчишка вряд ли бы сейчас сидел перед ней.
«Скрутить бы его тощую шею! — Кай провела ладонью по своей шее и, придвинув стул, села напротив Артура. — Не знаешь ты ещё, молокосос, как легко ломается человек».
— Повезло тебе. Сегодня.
Артур по-прежнему упрямо рассматривал точку в углу, далеко, где-то за спиной Кай. Глаза нестерпимо щипало. Но не от боли: это проходящее. От обиды. До сих пор не верилось, что это произошло именно с ним.
— Вы все равно не поймёте, — он облизнул губы.
— А ты попробуй.
— Я чувствую себя, как… Как отверженный...
Кай следила за лицом, чтобы брови не взлетели слишком высоко, и смех не вырвался из горла.
— И? Что ты имеешь в виду? — она взяла в себя в руки: этот момент искренности очень важен.
— Эль Хазар, — мальчик придвинулся к тренеру и понизил голос до благоговейного шёпота, — он же особенный. Он не такой как другие. А вы, — лицо раскраснелось и глаза загорели праведным гневом: он скажет, все, что думает об этом бесчеловечном поступке. Сейчас или никогда! — Вы его голодом морите. Запрещаете кормить. Другие лошади давно поели, а он все стоит, ждёт хозяйского благословения. А вы вот возьмёте и не приедете! Конюхи же и не ослушаются вас.
На этот раз Кай улыбнулась.
— Так ты хотел покормить «беднягу»?
— Должен же кто-то за ним присматривать.
— Ну раз уж тебе так хочется ходить за ним, — глаза Артура засветились надеждой, — тем более, надо же тебя здесь чем-то занять, пока нога не заживёт. Больно?
— Ерунда.
— Не боишься его?
— С чего вы взяли, — ущемлённая гордость подавила голос рассудка.
— Тогда пошли.
…Артур держал в руках ведро с запаренным овсом. Кай плавно открыла дверь денника и позвала коня. Жеребец обернулся и радостно всхрапнул.
— Эль Хазар, это Артур, — Кай дотронулась бархатной морды, поглаживая скулистые щёки.
Мальчик протянул навстречу тонкой марсианской морде с огромными внимательными голубыми глазами яблоко на раскрытой ладони. И Эль Хазар осторожно взял его губами, не сводя глаз с мальчишки, прислушиваясь к знакомому голосу хозяйки.
— Прежде чем зайти, позови его. Убедись, что он к тебе лицом. Когда заходишь, не делай резких движений, разговаривай с ним. Можешь высыпать корм. Делай это плавно. — Кай следила за тем, как Артур старательно высыпает овёс в кормушку, и за реакцией коня. — Можешь его погладить.
Мальчик коснулся коня и сердце забилось сильнее. Гладкий, блестящий и скользкий на ощупь.
— Как змея… Необыкновенный Эль Хазар.
— Завтрак в шесть, обед час, ужин в семь. Какое время тебе нравится? — они вышли из денника и Кай плавно закрыла дверь. — Смотри как получится. Но одному нельзя. Эта лошадь должна научиться доверять тебе.
— А почему он закрытом деннике?
Эль Хазар в отличие от многих «постояльцев» находился в деннике без окон.
— Это лошадь одного хозяина. И поскольку за последние шесть лет я у него пятая и, судя по всему, последняя надежда, мне бы хотелось, чтобы у нас с ним все получилось.
— И как в этом поможет закрытый денник? — не унимался детский пытливый ум.
— Скорее традиции воспитания породы. Этот небесный аргамак, как его называют на родине, принадлежит кочевым воинственным племенам. Конь для них был и друг, и боевой товарищ, и кормилец. Но вместе с тем важно было, чтобы у него был только один возлюбленный хозяин. Для этого люди шли на всякие ухищрения.
— Например?
— Понимаешь ли, — Кай вернула ведро на место, — времена тогда были дикие.
— Так что они делали?
— Будущий хозяин приводил жеребёнка, привязывал его посреди глубокой ямы, и оставлял там на несколько дней.
— Без еды?
— Остальные люди деревни, пока конь стоял, бросали в него камнями и грязью, пугали, дразнили.
— А что же хозяин?
— И вот в один момент, когда жеребёнок был уже без сил, хозяин приходил в нему, кормил, забирал домой, где и выхаживал.
— Но он же знал обо всем этом?
— Конечно. Таковы были правила игры. Только один человек имел право садиться на него, только для одного билось сердце небесного аргамака. И тут важно никому не дать шанса. Отсюда и преданность. Сейчас, говорят, эти кони стали другие: спесивые, избалованные и эгоистичные. Не от хорошей жизни Эль Хазар попал ко мне.
— И… вы будете учить его также? — нотки негодования послышались в голосе Артура.
— Не совсем. Мы же цивилизованные люди.
— Если вы воспитываете его под себя, то зачем взяли меня с собой? Разрешили мне кормить его?
— Я всё-таки за возможность выбора, — Кай засмеялась. — Тем более, ты единственный из всех, кто поверил в него. На ногу компресс от Диего — спроси, все расскажет. Без меня никогда не начинай кормить. Придёт ещё твоё время.
И Кай пошла в сторону административного корпуса: надо было разведать дошла ли весть об инциденте до преподавательского состава или же Диего справился и уничтожил сплетню о происшествии в зародыше.

Вечером Кай искала поддержки и сочувствия у Освальдо. Но у того на все был готов ответ. Что выбешивало еще сильнее.
Спотбар гудел. Посетители пытались перекричать диктора. Кай, чиркнула спичкой о фирменный коробок и закурила, с увлечением глядя на экран, где транслировался турнир по конкуру. Лошадь тяжело зашла на оксель, и, потеряв баланс при приземление, споткнулась, припав на одну ногу. Кай отвела взгляд, бар взревел голосами сочувствия.
— Матильда поставила мне курс повышения квалификации.
— Полезная вещь: проветришься, сменишь обстановку, познакомишься с новыми людьми… — поддержал директрису Освальдо.
Кай растянулась на столе и смотрела на золотистые пузырьки в бокале. Они гипнотизировали, заволакивали и утаскивали с собой. Как будто все идет по какому-то заранее продуманному плану — ее ведь давно тяготили отношения с Анной и посещала бредовая мысль о собственной лошади. Но почему все происходит через какую-то глубокую задницу и в одно время: тренерские занятия, лишение льгот, невозможность отдохнут от бардака дома, мальчик-призрак, девочка самоучка, и, конечно, явление Морицетти собственой персоной.
— Мне тут предложили в рекламе сняться.
— Попробуй. Это, должно быть, интересный опыт.
— О да, — Кай нервно засмеялась, затянулась сигаретой и закашлялась. — Прям незабываемый.
Сны смешались с реальностью. Последние несколько лет ей казалось, что встречу на вилле она придумала: не было никакой девочки, странного поцелуя, который будоражил воображение и тело до сих пор. Хотя вот в тот момент он показался ей дурной шуткой и полной безделицей.
Старый контракт через призму времени виделся обыкновенным договором — без подводных камней и двойного дна. Асмодей умер. Контракт разорван. Но отчего же Кай не находила себе места. Нет уж, хватит с нее договор с Доминик. Это как заключить сделку с дьяволом.
— Распорядись собой, прими решенье, хотя бы и ценой уничтоженья, [1], — проговорила Кай на немецком.
Освальдо удивленно приподнял бровь, но комментировать не стал: похоже, Кай сейчас была не настроена на проникновенные беседы.
Ей снова привиделся пылкий юношеский максимализм и непреодолимое желание обладания: «На что ты готова ради него?» — «На все».
Но ведь обещание так и не выполнено. И она как вечный должник. «Нет уж, лучше без экспериментов. А сколько ты будешь бегать от этого? Асмодей умер, а задачка так и не сложилась. Может, закрыть этот вопрос одним махом: ролик, так ролик!”
— Пожалуй, ты прав, — она отодвинула пустой стакан в сторону. — Новый опыт, новые впечатления…
— А как же работа-тренировки? — передразнил песнь нытья Освальдо.
— Без проблем. Надо лишь… поработать над приоритетами. Официант, повторите, пожалуйста, — попросила Кай молоденькой и почувствовала, как ее бьет нервная дрожь нетерпеливого ожидания. — А почему бы и нет, — она потушила сигарету и, прикрыв глаза, откинулась на стуле.
Если алкоголь и не решает проблем, то хотя бы дает сладостное забвение.

Проклятые двадцать восемь ступеней скользили под ногами, перетекали одна в другую и превращались в кошмар Эшера. Винтовая лестница кружила ее, и Кай снова и снова начинала подъем, считая вслух ненавистные ступени, соскальзывала, садилась перевести дыхание.
Кай сидела на девятнадцатой, облокотившись горячим лбом о холодные кованые перила.
«Передохну и дальше двинусь. Главное — не смотреть вниз», — пальцы до побелевших костяшек сжимали кованые стебли-столбики перил и ключи от машины. Лбу было приятно от металлической прохлады. Но очень быстро металл нагревался. Кай выдохнула, мотнула головой и подалась лбом вперед, чтобы найти новый источник прохлады. И наткнулась на пустоту.
«Что-то не то».
Кай открыла глаза и вперилась на мозаичный пол прихожей. Далеко-далеко внизу, его узор танцевал, вспыхивал и крутился, превращаясь в торнадо, и захватывая с собой сверху вниз лестницу, Кай и весь этот колодец целиком. Кай прикрыла рот ладонью, но тело сжалось в непроизвольном спазме. И Кай изрыгала содержимое желудка в центр рисунка, крепко зажмурившись. Где-то на задворках сознания маячила слабая мысль: это не я. Это просто не могу быть я. Она открыла глаза и снова окунулась в блендер. Чувствовала, как выскользнули из рук ключи от машины и с глушим стуком ударились об пол.
Когда приступ рвоты истощил ее, она осторожно вытащила голову из прутьев и облокотилась о стену. Попыталась прилечь, растянувшись на ступенях. Не чувствовала, остроты крутых литых ступеней, что упирались в спину и бедра. Хотелось просто отдохнуть.
Когда ее тело под собственной тяжестью стало с грохотом скользить вниз, Кай лишь старалась поддерживать голову, чтобы не считать затылком пройденный путь, и оттормаживала ногами, чтобы приземление в конечной точке было мягким.
Наконец, грохот затих. Кай оказалась на мозаичном полу прихожей, голова лежала на первой ступени, а высоко над ней маячили не взятые двадцать семь. Кай прикрыла глаза и сдалась беспамятству.
Пробуждение было неудобным и зябким. Тело знобило, кости ломило. На расстоянии вытянутой руки от лица расползлась подсохшая вонючая лужа блевотины, посреди которой, торчали ключи от машины.
Кай, не меняя положения, осторожно протянула руку.
Движения отдавались болью в голове. Кончиками пальцев вытащила ключи и брезгливо встряхнула их.
Застонав, положила их рядом с собой и присела на ступеньку. Мир обретал резкую, нелицеприятную ясность и резкость, бил красками по глазам и лобной доле. Она достала портсигар и закурила. После второй затяжки дурнота стала возвращаться, и Кай потушила сигарету. Хорошо, что сегодня нет тренировок. Но досаждало ощущение, что она что-то забыла. Зазвонил телефон. Понадобилось несколько секунд, чтобы его обнаружить.
Незнакомый абонент. Первой мыслью было послать всех к чертям, но Кай пересилила рефлексы и ответила.
— Ja…, — перешла на немецкий.
На нем же ей и ответили, вытягивая из лап алкогольного забвения.
— Привет! Это Доминика Морицетти. Ты подумала над нашим предложением?
"Точно! ОТвет же надо дать сегодня!"
— Ja…
— ОТлично! Тогда подъезжай к пяти сегодня к станции Capua. Мы заберем тебя на машине. Поедем смотреть площадку. По дороге я расскажу, что к чему, и подпишем необходимые документы. Ок?
— Ja…
Кай нажала сброс и посмотрела на часы. Через разбитое в хлам стекло циферблата (видимо, пострадали во время кувыркания на ступенях) едва можно было рассмотреть время — десять утра.
Что ж, она возьмет эту высоту. Тишина наверху обнадеживала: Анны дома не было. Кай поднялась на дрожащие от слабости ноги и чрез четверть часа Эверест был взят. Присела передохнуть на кушетку в гостиной.
Раскрытая коробка из-под пиццы с обгрызенными треугольниками, немытая кружка, наполовину наполненной бурдо-нескафе, в которой плавали бычки дешевого курева, яркие женские тряпки разбросанные по гостиной: видимо, Анна собиралась впопыхах. На светлую кушетку пролит тональный крем. Что ж, ее ночное дебоширство — это лишь вишенка на торте.
Дверь внизу хлопнула, и Кай сжалась как от физического удара. Снизу звонко запричитали. Топот каблучков, громыхающих по кованым ступеням.
— Боже, ну и мерзость там внизу! Я чуть не вступила! — Анна обрушилась на Кай.
— Я тоже, — Кай сидела на краю софы, многозначительно косясь на косметическое пятно на диване. Химчистка обойдется в копеечку.
— Я на минуту, — Анна сделала вид, что не поняла намека.
«Впрочем, как всегда!» — Кай положила голову на руки и прикрыла глаза.
— Ну и видон у тебя, а я хотела подхватить. На праздник, помнишь? Да ничего ты не помнишь! — Анна с обидой посмотрела на Кай. — Ладно, сбавим обороты, — Анна нависала над молчаливой Кай, расхаживая из стороны в сторону, — меня машина ждет. Вечером поговорим.
Анна подхватила какую-то накидку и сбежала вниз. Кай упала на кушетку. Ей казалось, что кто-то прокручивает кассету в обратную сторону: громыхание каблучков по ступеням, звонкие причитания, хлопок входной двери и тишина. Уткнулась лицом в диванную подушку и скривилась: та провоняла табаком. Кай швырнула ее в угол и, закинув руки за голову пролежала несколько минут, глядя в потолок, но сон не шел. Поднялась с кушетки и набрала номер.
— Добрый день, это агентство недвижимости?

III ЧАСТЬ

15. СВЯТОЙ НИКОЛАЙ

Бари, Базилика святого Николая Чудотворца

— Вы не передумали, Густав? — Елена обернулась на пороге храма, по обе стороны от неё из стены вальяжно, по-хозяйски, выходило два белоснежных дивных каменных зверя, рождённых фантазией скульптора.
— Это не моё место. Через сколько за вами зайти?
— Через час, здесь же, — кивнула на бронзовую статую святого Николая во дворе и скрылась в дверях.
Похищенные в 1087 году из Миры Ликийской венецианскими купцами мощи святого покоились в центральной части склепа. Немноголюдная сверху базилика под землёй была переполнена: от крошечной зарешеченной площадки с мощами очередь просителей петляла по всему подземелью так, что конец хвоста определить на глаз было невозможно. Кто не мог стоять — сидели на деревянных лавках напротив.
Елена иначе представляла себе встречу со святыней. Захотелось уйти. Но внутренний ребёнок словно ухватил за руку: ну что тебе стоит? Мы ведь проделали такой путь. А вдруг это подействует? Всего-то и надо — загадать желание и прикоснуться к мощам, думая о самом сокровенном. И Елена уступила. В ответ нашёлся и замыкающий очередь, и она приняла эстафету.
Очередь двигалась разморённой на солнце гусеницей. Елена прикрыла глаза. А ведь она ради него сюда приехала.
Шаг вперёд.
Сумасшедшая идея. А разве их отношения не сумасшествие? Видела их со стороны: покойный супруг жмёт его руку, а она не может отвести глаз от тёмных колодцев, в которых все откликается смешливым эхом; он выпускает её грозовой ночью в свою жизнь, стоит в раме света открытого отеля; он — в больнице, распластан на кровати, под одеялом выступают силуэты конструкций, дыхание едва слышное, глаза закрыты и тёмно-синие тени от длинных ресниц и боли; он на их завтраках — до оглушения говорливый, деятельный и смешливый, чужой; на «Ониксе» — проницательный, злой, искренний и родной. Конечно, её желание…
Шаг вперёд, навстречу.
Но может ли она желать за других? Навязываться? Просить чего-то, тем более у третьего лица.
Обвела взглядом присутствующих — внешне прибитые, покорно ссутуленные, головы женщин покрыты платками, взгляд у просителей — восторженно молящий. Вот кому нужна помощь. Она же самодостаточная, сильная, любимица богов, как шутил супруг.
Невысокий мужчина в чёрном одеянии православного священника с редкой бородкой обеспокоенно коснулся её плеча и кольнул маленькими глазками: мол, почему очередь задерживаете?
Ещё несколько шагов вперёд.
Чудной человек был, этот Николас. Колченогий инвалид, с даром убеждения, уговоривший императора Константина отменить налог на землях Миры Ликийской, укрывавший беглецов и даривший бесценные подарки — возможности. В сознании проносились картинки прошлого, настоящего и немыслимого будущего.
Шаг — и она у каменного алтаря.
Елена опустилась на холодный шершавый каменный пол. Коснулась рукой мраморного надгробия. Надо что-то сказать. Попросить? Губы прижались к камню. Елена зажмурилась, отгоняя горячую слезу.
«Спасибо».
А свои проблемы она решит сама.
Елена поднялась. Во всем теле — звенящая лёгкость с ноткой усталости. Вышла из базилики на солнце: жизнь кипела жаром, слепила черепицей крыш, шуршала морским бризом и пела итальянской бранью. Густава увидела сразу — он внимательно читал табличку на памятнике.
— Как вам город?
— Думал вас уже вызволять, — Густав улыбнулся Елене и предложил ей руку.
Они пошли вверх по улице, знакомиться с красочным многоликим портовым городком. Ветер играл распущенными волосами Елены. Густав осторожно поддерживал её на крутых ступенях, пропускал вперёд на узких улочках и баловал, угощая домашним итальянским мороженым. Они смеялись и дурачились. Впервые Елена никуда не спешила, ничего не решала и ни за что не боролась. Они были двумя чужестранцами, дикими туристами, заброшенными в красивейший город.

***

Ехать решили по ночной свежести. Тёмная ровная пустая трасса с проблесками фонарей гипнотизировала.
— Вы верите в бога? — спросила Елена.
— Не приходилось.
— Тогда в кого верите?
— В себя, — Густав посмотрел вслед красной полоске габаритных огней, красного автомобиля, что обогнал их.
Машина слилась в сверкающее цветное пятно, в котором невозможно было различить даже марку автомобиля. Лихача нагнали на съезде в поворот. Перевёрнутый брюхом вверх красный феррари лежал на обочине. Беспрестанно крутились, задранные к звёздному небу колёса, словно машина продолжала свой путь.
Елена осторожно сбросила скорость и припарковалась чуть в стороне. Густав одобрительно кивнул и выскочил на улицу:
— Вызовите скорую! И не подходите.
Елена набрала номер. Она не сводила глаз с Густава, глядя в зеркало заднего вида. Вдруг машина рванёт? Видела такое в фильмах.
Густав склонился над водительским окном, заглядывая внутрь.
Ну же ответьте, чёрт возьми! Кто-нибудь.
— Доброй ночи.
— Авария на автостраде А14, выезд из Бари. Красный феррари.
— Синьора, очень плохо слышно. Повторите, пожалуйста.
Елена вышла из машины — снаружи должно ловить лучше. Видела, как Густав разбивает камнем окно, запускает в салон руку и шарит в темноте.
— Сколько пострадавших?
— Один. Жив, — Густав подошёл к Елене. Правая кисть его была в крови. — Нужны техники. Машину заклинило. Нам его не вытащить.
— Синьора? — заволновался диспетчер. — Не бросайте трубку. Сколько пострадавших?
— Один. Машина перевёрнута, двери заклинило. Трасса А14, как из Бари. Первый съезд на поворот.
Елена слышала, как диспетчер проговорила на том конце провода:
— Код красный, трасса А14, из Бари, первый поворот, — и вернулась к Елене. — Бригада выехала. Неподалёку есть больница. Ожидание скорой пятнадцать минут. Диктуйте ваш телефон.
Елена на автомате продиктовала номер и повернулась к Густаву:
— Пятнадцать минут?!
Мужчина чертыхнулся и вернулся к машине. Елена расхаживала вдоль своего авто, обхватив себя за плечи, и ничем не могла помочь. Ночная прохлада окутывала побережье. Единичные машины мелькали мимо, не желая останавливаться с незнакомцами ночью на трассе. А скорая все не ехала.
Когда с холма показались мигалки, Елена помахала рукой. Две машины плавно сбавили скорость.
Первые тяжёлые капли коснулись лица, и Елена смахнула их ладонью, как нежданные слезы. А затем ещё и ещё одна. Когда скорая остановилась и спасатели выскочили наружу, дождь словно плёткой хлестал Елену и Густава по плечам, одежда облепляла тело, ноги хлюпали по жиже.
Медики усадили Елену в машину, укутали в одеяло, налили горячего кофе из термоса. Через полосы дождя на стекле, Елена видела фигуры мужчин, среди которых был и Густав, что колдовали над машиной.
Подумалось, что телефон остался в машине, и Елена потянулась к выходу, как дверь скорой резко распахнулась и в салон подняли каталку с пристёгнутым телом, которое больше походило на учебный манекен медицины катастроф, что демонстрируется на выставках здравоохранения. Та же неподвижность и бордовые густые пятна на одежде. А ещё полное отсутствие лица — вместо которого развороченное месиво, покрытое блестящей сверкающей в искусственном свете салона крошкой. Выступающая часть лица, что некогда была носом, съехала набок. Века с правой стороны не было и сквозь кровавое марево на неё таращилось неприкрытое глазное яблоко. Похожие рисуют в кабинете окулистов.
«Точь в точь, как на медицинской выставке», — подумала Елена и упала на место. Из полуобморочного шока вытащил знакомый голос. Чужая речь. Настойчивый немецкий вразнобой с нетерпеливым итальянским. И оба обращались к ней.
Немецкий: Мы должны поехать с ними! Надо проконтролировать. У него есть шансы.
Итальянский: Этот мужчина его родственник?
Немецкий: Скажите им, что я поеду с пострадавшим!
— Мы поедем с вами, — собственный голос показался Елене чужим. — Этот мужчина — известный немецкий нейрохирург, и мы едем с вами.
Несчастного уже доставили на первичный осмотр в клинику под Бари, где свет был по требованию, а с потолка свисали провода, которые устал держать строительный серебристый скотч.
В клинике царил хаос. Все наперебой пытались найти какого-то Лоренцо: не было его ни в комнате отдыха, ни в ординаторской, ни в туалете. Хотя персонал эмоционально клялся и божился, что видел его. Вот прям несколько часов тому назад Лоренцо вышел из операционной. И пропал. Ситуацию усложняла отвратительная связь. Мобильные телефоны ловили через раз.
Юная девчушка с регистратуры бегала с одного места на другое, пытаясь дозвониться Лоренцо. Наконец безответные гудки в трубке словно вырвались из телефонных проводов и наполнили коридор.
— Да не звоните вы! — огрызнулся молодой врач.
Девушка застыла с трубкой в руке.
Мелодия, так ненавистная и обсмеиваемая многими коллегами, доносилась из тела на каталке.
— Он здесь, — в руках у врача были окровавленные водительские права. Свяжитесь с Пауло?
— На конференции в США, — пискнула девушка.
Елена смотрела на этот шекспировский спектакль с широко раскрытыми глазами: провода, значит, скотчем крепим, а сами на феррари гоняем.
Все происходящее очень заинтересовало Густава: он не мог понять, отчего так много шума, и нулевой результат.
— Время против нас, — напомнил он.
— Они нашли оперирующего врача. Это наш пострадавший.
— Мне нужна ваша помощь, — Густав сжал её плече.
— Вы можете его прооперировать?
— Да.
— Кто здесь главный врач? Или его заместитель? Позовите главного врача! — обратилась Елена к брюнетке.
— Доктор Лоренцо сейчас вряд ли сможет вас принять.
Трагикомедия принимала очертания абсурда. Махина осталась без головы. Но должен же кто-то принять решение.
— Его может прооперировать мой спутник! — Елена ворвалась в кабинет, где скрылся молодой медик.
— Сеньора, покиньте помещение, — её попытались вывести.
Рядом с молодым врачом стоял коллега постарше, лет шестидесяти. Совершенно седой, с клиновидной щегольской бородкой.
— Немецкий нейрохирург Густав Аппель! — выкрикнула она.
Хватка ослабла, во взгляде старшего коллеги появился интерес. И только потом — надежда.
— Вы утверждаете, что ваш спутник и есть тот самый Густав Аппель.
— И он готов провести операцию, — повторила Елена.
— Боюсь это невозможно.
— Вам же нужен врач!
— Который имеет право практики в Италии. Синьора, вы предлагаете подсудное дело. Если пациент умрёт, — а у Лоренцо шансы единичные! — наша клиника будет отвечать в суде, почему она допустила к практике не застрахованного врача.
— Все дело в страховке?
— В специальной страховке.
— Мне что, надо купить вашу клинику?! Телефон, дайте мне, — Елена приняла из рук изумлённого доктора телефон и набрала своего помощника: Елена Боцарис, страховку на право практики в Италии на Густава Аппеля подготовьте. Задним числом. Документы пришлю по почте. Ручаюсь за него я. Документы завтра к 10 утра чтобы были в клинике. Записывайте адрес.
Проговорив детали она отключилась и посмотрела на доктора:
— Мне надо подписать документы и с вашей клиникой. Юристы, полагаю, сейчас недоступны, — настенные часы показывали без пяти двенадцать. — Но я могу дать расписку и ходатайство. От своего имени, Елены Боцарис, владелицы компании морских пассажирских перевозок.
— Мы проводим доктора Аппеля в операционную.
Из кабинета Елена вышла победительницей. Густав расхаживал в коридоре из стороны в сторону. Он был собран и бледен.
— Мы победили! Вы можете оперировать! — приобняла его за плечи в порыве искренней радости.
— Мне нужна Ваша помощь. Нужен переводчик. Не волнуйтесь, вам не придётся принимать решения, — Густав улыбнулся.
— Доктор Аппель! — это звал на итальянском Густава молодой врач. — Я вам помогу подготовиться к операции.
Густав беспомощно перевёл взгляд на Елену, как бы говоря всем своим видом: «А что я вам говорил». Елена кивнула.
— Я иду буду ассистировать доктору Аппелю в качестве переводчика, — произнесла так, словно всю жизнь она только и занималась, что ассистировала хирургам во время операций. — Доктор Аппель не говорит по-итальянски. Вопрос исчерпан?
— С этого и надо было начинать, — огрызнулся врач.

— Не волнуйтесь, — Густав ободряюще улыбнулся одними глазами. Лицо скрывала хирургическая маска. — Вам всего и надо, что переводить мои команды: подай, ззажми, принеси. Вы справитесь. А если ассистенту толковые, то и без лишних слов все сделаем, — подмигнул Густав.
Они стояли в стерильное операционной под ярким холодным светом лапм. Елена чувствовала себя в этом помещении, в стерильной форме, сковывающей движения, в перчатках и маске, инопланетным захватчиком. Совсем иначе выглядел Густав. От первого впечатления неповоротливости и неловкости ничего не осталось. Он был точен, ясен, внимателен, сосредоточен. Он был в своей стихии. На чужой территории он чувствовал себя как дома. Движения рук и пальцев — как у музыканта. Особенно её поразило, когда он работал в паре с челюстно-лицевым хирургом. С обыденной лёгкостью они восстанавливали форму лица.
Операция длилась четыре часа. Когда все закончилось, оставалось ждать, уповая на время и организм.
— Спасибо за помощь, доктор Аппель, — обратился седовласый врач к Густаву. — И вам, несравненная Елена.
— Спасибо за возможность, — улыбнулся Густав в ответ.
— Ехать уже поздно и безрассудно. Беатрис, девушка с регистрации, связалась с нашей лучшей гостиницей. Вас ждут. Вот ключи от вашей машины, — врач протянул Елене брелок. — Машина уже у отеля. Вас туда отвезёт такси.
Это был благодарственный монолог, потому что ни Густав, ни Елена не могли произнести ни слова. У Елены першило в горле. И тем не менее она перевела пламенную благодарственную речь. Густав сказал, что он доволен представившейся возможностью поработать с итальянскими коллегами и протестировать их лабораторию, пусть это и внеплановое печальное событие. Даже молодой доктор оттаял. Коллеги пожали друг другу руки и разошлись.

***

В такси Густав шутил, в лицах пересказывал ситуации из операционной, которые Елене и вовсе не казались смешными, и сам же смеялся над ними. Все в его поведении было слишком — слишком открыт, слишком эмоционален. Он больше походил на пьяного пройдоху, возвращающего с гулянки и желающего уломать красотку, чем на именитого хирурга, который двадцать минут тому назад провёл сложнейшую операцию на чужой территории.
На возвышении приветственно сверкал размытыми ливнем огнями крохотная «Вилла на склоне». Стены её помнили интриги ХI века. Наполовину дом, наполовину музей, наполовину лучший отель в окрестностях.
Приветливая молоденькая девушка на ресепшен уже ждала их. Густав автоматически подал паспорт, она вбила необходимые данные и выдала ключи.
— Номер 205. Вверх по лестнице, по коридору направо, — Густав и Елена приняли ключи и умаянные пошли в номер.
Первым в номер вошёл Густав. В прихожей автоматически зажёгся свет ночника. Здесь было уютно: каменные стены, пол, потолок, балки и несущие деревянные конструкции — из добротного дерева. Огромная кровать под тёмным балдахином с золотыми кистями, у стены напротив — кушетка обитая бархатом и лакированный сверкающий от бликов из прихожей туалетный столик на причудливо изогнутых ножках, украшенный маркетри.
— Почему у нас один номер? — пришла в себя Елена.
— Сейчас разберёмся, — Густав набрал телефон ресепшен и на английском с сильным акцентом поинтересовался, почему у них один номер.
Девушка удивилась, а после некоторой паузы пояснила, что женщина из клиники заказала один номер для доктора Густава Аппеля и его супруги. Во время разговора Густав искоса посматривал на Елену, которая стояла у двери. Свет чётко обрисовывал стройную фигуру женщины. Густав буркнув «Понятно» и повесил трубку.
— Ну что там? — Елена сложила руки на груди. Хотелось скорее разрешить этот вопрос.
— А то, — Густав прошёл к бару, по-хозяйски откупорил бутылку виски и разлил его по бокалам, — что на эту ночь мне суждено стать супругом прекрасной Елены, — он подал ей бокал и легонько чокнулся. — Девушка из клиники приняла нас за супружескую пару.
— Тогда мне нужен другой номер, — Елена пригубила виски
Густав сделал глоток и посмотрел на силуэт у двери. Сейчас или никогда?
— У них нет свободных мест. В город нагрянули паломники. Только в другом отеле. Пожалуй, это мне стоит уйти.
— Не дурите, Густав. Вы сегодня столько сделали.
— Но вы должны понимать, — он коснулся ладонью кучерявых прядей (ему с момента знакомства, безумно хотелось это сделать) и нехотя отвёл руку в сторону. В темноте блестели её огромные глаза. — Я вас никуда не отпущу.
Густав обернулся: надо было за что-то ухватиться, чтобы не нырнуть в эти серебряные озёра.
— Я могу спать на кушетке. Она вполне подходит.
— Вы не будете возражать, если я первая приму душ? — Елена прошла мимо него и поставила недопитый бокал на столик.
— Нисколько. Ты голодна? Я могу заказать что-нибудь на поздний ужин, — Густав неожиданно перешёл на ты.
Идея перекусить Елене понравилась, но перед глазами все ещё стоял «манекен» Лоренцо.
— Не стоит. Спасибо.
Когда дверь в ванную за Еленой захлопнулась, Густав погасил свет и сел в бархатное кресло с высокой спинкой у окна с витражными стеклами. Блики фонарей размывались каплями дождя, а в нескольких метрах от него — одна из самых прекрасных женщин. Он сделал глоток. Какой длинный удивительный день.
Вода смывала дорожную пыль, нервный пот и двадцатичасовую усталость, бодрила и дарила ясность сознанию. Елена видела, что нравится Густаву. Он же был ей более чем приятен — умный, интересный, внимательный, и — после сегодняшнего происшествия — не то, чтобы он стал героем для неё. Нет, это была другая связь. Глубже. Опыт пережитый в операционной стал сродни первому причастию, первому шагу к познанию жизни и смерти, венчанием на чужой крови. Она чувствовала внутри силу, эйфорию. Так почему бы не позволить себе быть счастливой рядом с мужчиной, который заинтересован в ней?
Она уже почти забыла, как это наслаждаться другим человеком, отдавать и получать, умирать и возраждаться в объятиях. До этой черты все казалось очень сложным, разум подавлял желание, рисуя страшные последствия от жёлтой прессы до развала корпорации. Густав был меньшим злом, и корпорации он не навредит, а если холдинг сделает несколько вливаний в медицину, то с имиджевой точки зрения — лишь победит.
Окрылённая Елена накинула на обнажённое тело халат.
Дождь затих и теперь тихо шелестел редкими каплями. Свет был выключен и только отблески фонарей с улицы освещали номер. Густав неподвижно сидел в кресле. Когда Елена опустилась возле него на мягкую шкуру на колени, Густав даже не шелохнулся. Голова запрокинута, светлые пряди сбились, дыхание ровное, в руке сжат пустой бокал. Густав спал глубоким сном, схожим с забвением. Елена осторожно взяла из его рук бокал. Стянула с кровати бархатное покрывало с золотыми кистями и укрыла Густава.
Невольно улыбнулась. Не случилось. Но — она легонько коснулась губами его губ — «спасибо!» Он возродил в ней чувство желанной женщины. С этими мыслями Елена легла в кровать и провалилась в такой же беспробудный сон.

Мобильный телефон завибрировал, и Елена потянулась, нежась в воздушных простынях, чувствуя утро нового дня каждой клеточкой тела. Сообщение оповестило, что дело со страховкой доктора Аппеля улажено. Хотелось поделиться отличной новостью с Густавом, но его не было. Может он в душе? Прислушалась. Тишина. Елена заволновалась.
Поднялась, облачаясь в халат. На ручке кресла небрежно свесился рукавами вниз пиджак. На столике зеркального трюмо — записка. Неровный рваный почерк, как будто человек взял ручку первые: «Я в клинику проверить нашего пациента. Дождись» и подпись — выверенная, каллиграфическая, как будто, чтоб довести её до совершенства, обладатель бился не один месяц, — Густав Аппель.
Пискнул дверной замок, и Елена повернулась на звук.
— Ты вернулся? — потянулась к Густаву.
— Даже успел к твоему пробуждению, — он достал из кармана нежный бутон. Елена покраснела: ей никогда никто не делал таких утренних подарков.
— Как пострадавший?
— Стабильно, — отделался дежурной фразой Густав, и притянул Елену к себе. — Чего бы тебе хотелось?
Она и не думала сопротивляться.
Тёплое дыхание щекотало шею. Он прикоснулся губами к горячей жилке, и по телу побежали мурашки. Сопротивление бесполезно, да и ни к чему.
Густав вдохнул её запах, прижимая к себе сильнее.
— Изумительно пахнешь…
Профессиональный стук в дверь.
Елена напряглась. Густав успокаивающе улыбнулся:
— Ты же голодна?
Кивнула, и, выскользнув из объятий, открыла дверь. Невысокий смуглый паренёк в форменной одежде с бэджем отеля официально поздоровался и вкатил столик в номер. Елена вдохнула аромат кофе, тёплых круассанов и поняла, что проголодалась.
Когда паренёк был у двери, Густав вытащил кошелёк из кармана брюк, и тот, выскользнув из рук, упал разворотом вверх. Елена наклонилась за ним и застыла.
Неуверенно коснулась гладкой поверхности: добротная вещь, которой, видимо, не один год. Но смотрела она на ламинированное фото: улыбающийся Густав обнимал женщину, а их взяли в кольцо объятий дети — мальчик и девочка. Ей в лицо смеялось счастливое семейство.
Эхом слышала, как Густав отпустил официанта.
— Ты женат? — Елена держала портмоне в руках.
— Да.
— Твои дети на фото?
— Да.
— И с ними все хорошо? — уточнила она для себя: повидала разные истории встреч и расставаний.
— Да.
— Вы не в разводе, верно?
Густав кивнул. Елена медленно передала ему бумажник.
— Понятно, — только и смогла выдавить из себя.
Запахи еды теперь раздражали, лёгкость пропала, пропало чувство защищенности. Внутри как будто сводили дебет с кредитом на людей, которым можно доверять.
— Это не имеет никакого отношения ко вчерашнему, — начал Густав и осекся.
Елена не слушала. Она медленно и методично собирала вещи.
— Удели мне несколько минут, — Густав попытался коснуться её, но отступился.
Что-то пошло не так. Вчера он, кажется, потерял инвестора, а сегодня теряет что-то большее.
— Я хотел тебе сказать…
Прозвучало как-то беспомощно.
— Ну что я мог сделать? Ты красивая умная женщина, я не железный! Елена… Ты имеешь право уйти, только не так, пожалуйста. Пожалуйста, — шептал его спокойный вкрадчивый голос.
Елена побоялась обернуться. Какая-то злая шутка. Стоит ей увлечься мужчиной, он то её отвергает, то оказывается женатым отцом семейства.

Дверь закрылась тихо и сдержанно. Густав почувствовал неимоверную усталость. Что-то просмотрел, где-то сглупил, словлен с поличным как нашкодивший мальчишка. Он опасался, что она случайно раскроет его маленькую ложь о паломниках, она же вскрыла большую недосказанность о супруге.
Идиот.
Ошибка за ошибкой. Какого хрена он вообще руки при ней начал распускать. С чего решил, что это позволительно? А теперь сам все угробил. Да она тебе кислород перекроет по одному щелчку. Если захочет. О коварстве и мстительности женщин думать не хотелось. Хотелось спать. Веки смежались от усталости.
В ванной, стоя над раковиной, мысли Густава были далеко в клинике, в палате незадачливого гонщика: надо заехать после обеда. Придётся задержаться. И лучше поискать жилье поближе. Может быть, при больнице есть какой-нибудь медицинский кампус: он нескоро сможет передать бедолагу под присмотр другого врача. Густав брызнул на лицо холодной водой, а когда посмотрел в зеркало, растираясь полотенцем, заметил на стеклянной полке поблескивающий медальон. Взял в руки. Тот самый святой Николай, заключённый в серебряный треугольник. Елена купила его в храме. Густав сжал подвеску в кулаке, и вышел из ванной.
Хоть что-то у него останется на память о ней. Положил подвеску на подушку рядом и вдохнул запах Елены. Пусть она не захочет его больше видеть и они больше не встретятся, но она останется тем волшебством, которое у него не отнять. Густав нырнул в воспоминания, переживая и проигрывая каждый момент снова и снова. Он всё больше влюблялся в эту женщину, и чем больше он думал, тем больше дразнила невозможность быть рядом.

17. ВЫБОР

Расставшись с Доминик, Кай подхватила такси поехала к Освальдо. Вчера ей так и не хватило смелости поговорить о главном, зато напиться — легко! Похоже, Анна придала ей ускорение в нужном направлении.
Дом Освальдо лениво растёкся на прибрежных скалах Амальфийского побережья, и, отгородившись от материка глухой стеной, мечтательно смотрел в море. Эта одноэтажная постройка стояла особняком от соседей. Освальдо не жаловал праздных соседей и не принимал любознательных приглашений на увеселительные обедо-ужины.
Освальдо любил свой дом, гордился им, как художник произведением искусства. Это был эталон безбарьерной среды — просторный и светлый он успокаивал и возрождал. Кай нравилось бывать у тренера. А ещё он всегда был рад её компании.
Открыввала своим ключом: Освальдо что-то шаманил на кухне. Кай бесшумно вошла в полумрак прихожей и невольно улыбнулась: со стен на неё горделиво поглядвали фотографии, поблескивали с полок тренерские кубки, заносчиво отсвечивали золотом плакеток грамоты — Освальдо примирился с прошлым. По квартире разлился умопомрачительный аромат яблочного штруделя с корицей.
— Иди на запах! — услышала Кай бодрый голос из кухни.
Она раздвинула центральную дверь и синева моря оглушили её: до сих пор не могла привыкнуть к такому пространству и обещание свободы, что кидалось в стеклянные раздвижные стены гостиной.
Освальдо ловко лавировал на коляске среди просторного помещения. Вечерний свет заливал кухню одинокого волка, который выбрал кулинарию себе в спутницы.
— Твой любимый, — Освальдо выложил штрудель на тарелку.
— За что мне такое гостеприимство? — Кай поняла, как голодна.
— Заслужила, наверное, — Освальдо припарковался напротив. Глаза его довольно сверкали.
— Чем же это? — Кай отщипнула кусочек штруделя. — Ммм, вкуснятина. Не будь за тобой первое место занято званием тренера, я бы уступила его шеф-повару.
— Не женское это дело — на кухне ошиваться. Рассказывай, с чем пожаловала.
— Почему ты сразу подозреваешь подвох? — Кай скосилась в сторону Освальдо, который наблюдал за ней со слегка приподнятой бровью, мол, «Ну-ну, детка. Кому ты это ещё будешь рассказывать?» — Сдаюсь. Ты прав. Мне нужна твоя помощь.
— Идём только на медаль, — подбодрил Освальдо.
— Золотая, не меньше! Так ты слышал, что я участвую в соревнованиях в конце недели?
— И очень рад. Нужно сопровождение? Итоговая тренировка? Свежий взгляд?
— Да, тренировка, — произнесла Кай на выдохе в упор глядя на Освальдо. — Замени меня на воскресном занятии.
Они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Учитель и его ученик. Упрямая в своей бредовой идее Вельтман и ошарашенные Скортезе. Первые секунды ему даже показалось, не шутит ли Кай. Но её прямой открытый взгляд, полный мольбы и уверенности, говорил об обратном.
— Давай ещё раз, ты хочешь, чтобы я заменил тебя на тренировке? — Освальдо решил прояснить ситуацию.
Кай закивала.
— Ещё раз, — в голосе Освальдо прозвучали металлические нотки, — ты хочешь, — Кай обречённо выдохнула, мол, сколько можно-то, но тренер был непреклонен, — чтобы я, инвалид-колясочник…
— Это не имеет значения!
— Не перебивай меня! Чтобы я, инвалид-колясочник, преподавал верховую езду в конноспортивной школе твоим детям?!
— Но это же мешает тебе судить! И преподавать то же судейство!
— Как ты вообще до этого додумалась? Я понять не могу… — тёмные глаза внимательно смотрели в голубые льдинки.
— Я обо всём договорилась, — Кай отвела взгляд в сторону: это поможет ей собраться и быть эмоционально не вовлечённой. Она сосредоточилась на темнеющем море за окном. — Ребята в курсе. Они обрадовались, узнав о такой возможности. Матильды не будет. Диего все приготовит. Все будет в лучшем виде, вот увидишь.
— Кай, такое чувство, что я со стенкой разговариваю.
— Ты лучший тренер из тех, кого я знаю. Хватит сидеть в подполье. Ты видишь, чувствуешь.
— ВОТ ИМЕННО! НИЧЕГО Я НЕ ЧУВСТВУЮ! — чашки с блюдцами зазвенели, готовые треснуть от ужаса: Скортезе ударил кулаком по столу.
Кай не шелохнулась, она продолжала гнуть свою линию.
— Мне больше не к кому обратиться. Реварес способен только портить.
— Ты меня не слышишь.
— Это ты меня не слышишь, — Кай посмотрела на тренера, глаза вспыхнули гневом.
— Чему пеший научит конного?
Кай улыбнулась: конники предвзято относились к людям, которые не умели ездить и не разделяли их страсть.
— Но это совсем другое, — увещевала Кай.
— Конечно, ещё хуже. Ты посмотри на меня, — Освальдо развёл руки. — Кто я?
— Тренер.
— Для тебя когда-то. А для них?
— Это первое впечатление.
— Без трепета и уважения, ничего не получится! И мой ответ — нет. А сейчас доедай и уходи.
Кай замолкла: кажется, она проиграла. Группу придётся отдать Реваресу. Штрудель доедала в тишине. Когда поднялась из-за стола, хотела отнести блюдце с чашкой в раковину, но услышала повелительный голос тренера:
— Оставь, я сам.
Ушла, не прощаясь.

Освальдо слышал, как затворилась за Кай дверь и щёлкнул замок. Сидел на кухне, вслушиваясь в тишину. Понимал: спорт требует самоотдачи, а Кай не привыкла делать что-то с серединки-на половинку. Сейчас разрывается между группой и соревнованиями. Дурак он самонадеянный, что не передал её другому тренеру, когда пришло время, когда она вышла на международный уровень. Надо было сразу, после адаптации, не слушая её не хочу-не буду. Её интровертность друзей и полезных знакомых по жизни ей не прибавила.
«Все одно, я ещё одна парочка человек — её близкий круг. Грёбаный бесполезный инвалид!»
Стол, звеня разбивающейся фарфоровой посудой и бренчанием рассыпающихся приборов, завалился набок. Чашечки рассыпались на мелкие осколки, розетка с джемом сделала сальто и брызнула малиновой кровью на светлые занавески.
Звон, казалось, застыл в голове. Освальдо очнулся и понял, что звонят в дверь.
«Как можно быть такой упрямой? — Освальдо стал крутить колёса в сторону прихожей. — Он её проучит!”
— Я же сказал, нет!
В ответ тишина. На пороге стояла Елена: бледнее обычного, юбка слегка примята, волосы наспех уложены и непослушно выбиваются из причёски, тёмные очки явно скрывают не от папарацци, а нечто большее. Весь её вид, словно говорил ему «не спрашивай». Освальдо откатился назад, кивком головы предлагая женщине зайти.
— Извини, что без приглашения, — Елена села на диван в гостиной и сняла тёмные очки. Усталые опухшие глаза.
«Плакала? Раньше госпожа Боцарис никогда и ни за что не извинялась», — звоночек беспокойства кольнул Освальдо в сердце.
— Устраивайся… Чувствуй себя…
Слова так и остались невысказанными. Потому что лишние. Освальдо загипнотизированно наблюдал, как Елена с грациозностью кошки, скинула туфли и с ногами забралась на диван.
— Подойди… — её голос прошелестел морем, и Освальдо последовал за ним, как моряк на песнь Ундины.
Он готов был поклясться, что видел это раньше. Все повторялось, только какой-то извращённой болезненностью. Освальдо застыл напротив, готовый нырнуть в бездну. Елена осторожно коснулась его лица, и опустила ресницы.
«Только не исчезай, пожалуйста…”
А ему казалось, что она слышит, как бьётся его сердце. Предательски, по-кроличьи бешено и трусливо.
Дрогнули ресницы, и Елена сделала лёгкое движение навстречу.
— Я сделаю кофе, — Освальдо резко откатился назад.
— Спасибо, — выдохнула Елена в пустоту.
На кухне Освальдо охватило чувство паники. Все совсем не так, как должно быть. Не так он представлял её явление здесь. Но она осталась себе верна — непрошена и себе на уме. Освальдо прикусил костяшку кулака, пытаясь унять внутреннюю скачку.
Хаос на кухне смущал. Не хотелось, чтобы она это видела. На борьбу с насекомыми не похоже. Под колёсами затрещали осколки.
— Давай я тебе помогу, — донёсся из гостиной хрипловатый голос Елены.
— Кофеварка мне давно покорилась.
Елена грустно улыбнулась, представив, бравирующего Освальдо. Он неисправим. С ним всегда, как в родном доме. Где бы они ни были. Она вытянулась на диване, зарывшись лицом в подушки. Тело обмякло, как будто марионетке обрезали ниточки. И жалеть себя не было сил.
А Освальдо подумал, что единственное, чем он может быть полезен — это сделать хороший бодрящий кофе. Это он уж в силах! И лучший кофе во все Италии!

***

Кай уверяла себя в хладнокровии и выдержке, мол, ей безразлично и единственное, что вернуло её на боевое поле — самодурное желание Матильды. Но по телу мурашками пробежалась внутренняя дрожь предвкушения, когда с судейского места прозвучало почти забытое:
— …готовится Катарина Вельтман на Эль Хазаре.
Она выступала последней. Приехала без опозданий, но впритык: перед разминкой, без сопровождения — не известно, как все сложится. Чем меньше глаз, тем лучше. Ей даже удалось договориться о заявке участника и оплате регистрационного взноса на месте, что всегда было преимуществом маленьких клубных соревнований, на фоне продвинутых, где все списки известны заранее и вывешиваются на обозрение букмекеров. Лучшего полигона для дебюта Эль Хазара придумать невозможно.
Главный судья соревнований, Ильяз Конте, оказался на этом посту сегодня случайно: подменял друга, который сопровождал супругу в роддом. Ильяз, тренер олимпийского резерва, откровенно скучал. Слабые всадники сражались за звание лучших среди худших, и произнесённая фамилия выдернула его из полудрёмы.
— Вельтман? У меня нет этого имени? — он пробежался глазами по списку, потеряв интерес к стартующей девушке: фотофиниш сделает своё дело, а всадницу если не протрясёт, как мешок с картошкой, то можно считать за счастье.
— Она несколько минут зарегистрировалась.
— На метр? Шутите? — принял новый список, в который от руки было вписано: «Катарина Вельтман, Эль Хазар, «Неаполитанская школа верховой езды». Никаких сомнений. Но вдруг это чья-то злая шутка? Ильяз вперился в боевое поле тяжёлым взглядом, в любой момент ожидая подвоха.
— Последний участник соревнований. Катарина Вельтман на Эль Хазаре. Неаполитанская школа верховой езды.
Небольшое боевое поле было утыкано препятствиями, подъезды к некотором на крутых виражах больше походили на круг у бочки в вестерне — лошадь надо было крутить вокруг бедра. Важно было не поскользнуться с лошадью, ровно и красиво зайти на препятствие и сохранить скорость. Вспомнились тренировки Скортезе, когда он выставлял препятствия лишь на одной половине плаца.
«Крутитесь как хотите! Но вы должны уметь выкрутиться из любой задницы!»
Кай подвела Хазара к судьям и сделала ритуальный поклон.
Гонг оповестил старт.
«Ты ничего не теряешь!»
Посыл, и сердце ухнуло и провалилось. Неожиданно стало очень тихо. Ни звука раскачивающихся качелей, ни призывного ржания жеребцов из конюшен неподалёку, ни крика детей. Дыхание лошади казалось ее дыханием. Взгляд опережал, предвещал маршрут, тело чувствовало мышцы лошади.
Раза два Хазару стало скучно и он попытался увильнуть с боевого поля в сторону выхода — микроскоращения мышц. Кай чуть подтолкнула его вперёд и они прошли этот сложный участок и опасный момент, едва заметный зрителям.
Впереди остались последние два препятствия напротив выхода — проезд: стоящие один за другим брусья. Это давало Кай фору: Хазар изучил путь домой и теперь его задача была максимально быстро добраться к воротам, а Кай — развернуть жеребца до того, как он в порыве страсти возьмёт ворота как препятствие.
Поворот налево и поддержка шенкелем.
Аплодисменты разорвали внутреннюю тишину.
— Да! Никаких сомнений! — Ильяз вскочил с места, глядя на секундомер, растеряв судейское хладнокровие и непредвзятость. — Я так и знал! Чистая победа.
— И Катарина Вельтман заканчивает маршрут с лучшим результатом на сегодня — 35 секунд! Награждение в конном стою на боевом поле…
Кай услышала это, выходя вышагивать Хазара на разминочное поле. Три всадника, что рассеянно бродили по плацу казались детьми по сравнению с ней. Старшая — моложе на лет десять её младше, вторая — пожалуй, сверстница её ходячей проблемы — Вероники Санчес. Девочки с любопытством и досадой смотрели на победителя. От этих обманутых надежд хотелось побыстрее сбежать. К своей брошеной группе. Тридцать минут на вышагивайте, пятнадцать на сборы и полчаса на дорогу — все шансы успеть к занятию, опоздав на минут пятнадцать. Мимо проходили родители, утешая своих чад, у которых были все шансы в 45 секунд, если бы не эта тётка.
Она рассёдлывала Хазара, когда услышала в спину мужской задиристый голос:
— Глазам не могу поверить! Кай Вельтман! — в голосе померещилась то ли сарказм, то ли ирония.
«Началось. Только оскорблённого родителя не хватало… Вот и ещё один плюсик в педагогическую карму».
— Победителей не судят, а проигравших не помнят, — Кай перетянула седло на руку и обернулась к говорящему. — Мы знакомы?
— По-прежнему колкая, — усмехнулся мужчина, претендующий на давнего знакомого. — Вряд ли ты меня помнишь. Но мы как-то пересекались. Больше с Освальдо.
Имя тренера подействовало магически, и Кай расслабилась. Мужчина сделал шаг навстречу:
— Отменный коник с секретом.
— Вы заметили?
— Как ты его отпустила на проезде? Я не слепой, милая. Ильяз Конте. Тренер Олимпийской сборной. Вспоминаешь?
— Да… Что-то было…, — Кай повесила седло на забор и наклонилась снять ногавки.
— Жаль, что ты не согласилась пойти ко мне, — Ильяз поглаживал спину Хазара и продолжал в пустоту, — Освальдо стоило поступить умнее, и отпустить тебя. Вовремя.
— Это был мой выбор.
— Обойти систему?
— Вы бежали так далеко за мной от зрительских трибун, чтобы сказать, что я была не права? — Кай поднялась и теперь они стояли друг напротив друга.
— Любопытство. Вот хотел спросить, что спортсмен твоего уровня делает на сельской показухе?
— А что делает здесь олимпиец?
— Ты веришь в судьбу? — Ильяз прищурился. — Я вот да. Мне кажется, она нам даёт второй шанс. Третьего ведь может и не быть, а Кай? — он достал из одного из бесчисленых карманов выгоревшей жилетки визитку и положил картонный прямоугольник в шлем Вельтман, что висел на заборе. — Подумай об этом на досуге.
— Непременно, — Кай повесила шлем на руку, подхватила седло и направилась в сторону коневозки.
Её охватило возбуждение от победы, нежданной встречи со старым знакомым и волнение за группу. Надо скорее возвращаться.
Ильяз смотрел вслед Кай. Не может же он сдаться! Всегда можно зайти с другой стороны. Он достал телефон и, покопавшись в адресной книжке, набрал почти забытый номер.
— Привет, старина, — первые лова дались с усилием. — Это Конте.
Собеседник лишь хмыкнул, предлагая Ильязу продолжить.
— Я по поводу Вельтман, звоню. Видел её сегодня на соревнованиях.
— Она вернулась? — слукавил Скортезе.
— У тебя хотел спросить, — Ильязу едва удалось скрыть удивление. — Победила.
— Тем лучше для неё.
— Не знаешь, кто её тренирует?
— Узнать?
— Буду благодарен.
— Хочешь к себе заграбастать?
— Можно попробовать, — уступил Ильяз. Тем более, Скотрезе давно ушёл из практики в теорию. А почему бы не закружиться с перспективным судьёй? — Направь девчонку, как была язвой в юности, так и осталась. Не обижу.
— Ну, если она так тебе нужна… — голос Освальдо звучал задумчиво, а внутри он весь кипел от злости: Конте, сукин сын, один раз уже пытался втихаря переманить Кай, затем пришёл к нему. Они мечтали справиться своими силами. Прибегнуть к его «помощи» только на сборах, пробиться. Он старался не давить на Кай, чтобы она приняла сама решение.
Последнее Освальдо выдавил из себя по капле:
— Я попробую.
— Спасибо, Освальдо, — Ильяз отключился.
Если Вельтман возвращается в спорт, он своего не упустит. А остальное — лишь вопрос времени.
Скоретезе чуть не рычал на телефон. В кипели страсти старых обид, злости, разочарования. На часах было без двадцати.
Без двадцати минут, чтобы войти в клетку к тиграм.

Занимались в крытом манеже. Здесь духота не ощущалась и дышалось свободно. Каменные стены с деревянными перегородками сохраняли прохладу летом. Девочки не очень любили манеж: на трибунах всегда кто-то был. В то время как на открытом пространстве нет ощущения, что за тобой наблюдают. А здесь ты на ладони. Это ко многому обязывает.
Группа сегодня постаралась: вовремя почистились и поседлались и все вместе — что было редкостью — вышли на плац, выстроившись в идеально ровную конную шеренгу, где след ступал в след впереди идущей лошади, задние копыта которой чётко были видны между ушами следующей. Редкое единодушие в чрезмерном усердии.
Возглавляла смену старшая из заносчивых сестёр — высокая Иса, за ней, подражая сестре, шествовала Лючия, третьей шла их конная подруга-всезнайка Фернанда в роскошных сапогах. Когда-то Фернанда хвалилась, что эти самые сапоги стоят побольше, чем любимец Че — белоснежный першерон. На что Че насыпала ей тараканов в голенища. Вероника до сих пор лыбилась, вспоминая, как вопила Нанда, когда мерзкие насекомые выползали из новёхоньких сапогов.
Разбавляла этот бомонд Че, важно шествуя на серебристом Себастьяне. Жеребец ступал тяжело и с достоинством, едва заметно прихрамывая на заднюю ногу. За Че ступала молчаливая конопатая Симона, в меру вежливая, в меру эмоциональная, в меру усердная. Она пришла в группу чуть раньше Вероники, но умела значительно большее. Она не вступала в сплетни, не поддерживала разговоры. В клуб приходила как по часам — на занятия. А Вероника как-то случайно услышала от восторженной матери Симоны, что девочка посещает студию языков, танцев, рисования и ходит в секцию плавания.
«Определённо, у Симоны просто нет времени на лю…» — закончить мысль не удалось. Конь споткнулся, и замыкающий выпал из стройного убаюкивающего ритма. Что не ускользнуло от головного, который в этот момент завершал поворот.
— Санчес даже по прямой пройти не может, — съязвила Иса.
Но тут же прикусила язык. В манеже был посторонний. Мужчина сидел на третьем ряду. На лице ни к чему не обязывающая вежливая заинтересованная улыбка, а глаза — цепкие, колкие. Исе казалось, он следит за каждым её движение, за каждой чёрточкой, за каждой мыслью.
«Педофил», — с тревогой подумала Иса и взглядом поискала поддержки у подруг. Сестра чуть ли не дремала от скуки, Фернанда — вот идиотка! — пялилась в новый телефон, Че открыто лыбилась новоявленному педофилу — они знакомы? Сабина старательно выполняла разминку-растяжку на шагу, а Санчес откровенно — и даже уже неприлично — пялилась на незнакомца.
— А вы можете? — спросил наглец.
Иса услышала, как самодовольно хрюкнула Че.
— Я только это и делаю, сеньор, — Иса выпрямила и без того прямые плечи и вздёрнула подбородок.
— Уже двадцать минут ходите по кругу?! Да так хорошо, что усыпили смену.
За спиной раздалось хихиканье — и это было точно не трио зануд, а самые близкие — сестра с Фернандой. Сучки! Иса почувствовала, как краснеет. А вдруг он отбирает на региональные соревнования. И здесь с проверкой? Младшую сестру хотелось спихнуть с лошади, а ржущую кобылицей Фернанду — заставить сожрать ее щегольские сапоги.
— Юная особа на Гере, — мужчина обратился к Фернанде, и та удивлённо захлопала глазами, — вы разве не расписывались в технике безопасности?
— Расписывалась.
— Выбросите телефон.
— Вы шутите?
— Бросайте!
— Если он разобьётся?!
— А если разобьётесь вы?
Фернанда замешкалась, думая, что же могло быть в технике безопасности, которую она подписывает не глядя. В наступившей тишине раздался тяжёлый скрипучий хлопок двери, и девочки с надеждой посмотрели на вход, ожидая подмоги. У двери никого не было.
— Бросаете телефон или на сегодня для вас занятия закончатся.
Телефон полетел в сторону в слепое пятно, куда не могли дотянуться копыта лошадей.
— А вы кто? — неожиданно для всех раздался обеспокоенный голос Санчес.
— Освальдо Скортезе…, — мужчина чуть наклонился вперёд, посмотреть, стоит ли кто у входа, — сегодня ваш тренер.
Дальше он мог не продолжать. О двойке Скоротезе — Вельтман Вероника знала почти все: тренер чемпиона, который ушёл из спорта вместе с Кай. На этой судьбоносном событии спортивные хроники обрывали повествование. Сердце Вероники ёкнуло — тренер знаменитого спортсмена пришёл к ним.
— Спасибо за честь.
Иса покосилась в сторону Санчес: ты что, с катушек съехала!? Фернанда закатила глаза, — отлично лизнула! Сабина задумчиво нахмурилась и вздохнула — разговоры выбивали ее из графика — им уже давно рысить пора! А Че загадочно лыбилась.
— Надеюсь, это будет взаимно. Беатричче, — Освальдо посмотрел на Че и та засверкала белоснежными зубами, — смена должна поддерживать головного.
Улыбку Че как корова языком слизала. Девочка лишь согласно кивнула: виновата, исправлюсь.
— Приступим. Все вопросы после. Если желание заниматься останется. Внимание на меня! Меняемся местами. Последовательность следующая: Аргентина, Графика, Гера, Себастьян, Сенат, Кобальт. С поворота поднимаетесь в рысь и — по моей команде — начинаем синхронно, глядя на головного, выполнять вольт по головному. Все это должно произойти одновременно. Рысь!
Лошади поднялись в рысь. Смена шла красиво и ровно. До вольта. Слабыми звеньями оказались Санчес, Лючия и Фернанда. Освоившись с этим элементом начали работать в парах. Девочки расходились и сходились по команде, совершали вольты, смену направления, восьмерки и змейку. Уже на простых парных элементах вылезли проблемы взаимопонимания: Иса на Аргентине постоянно гнала вперед, из-за чего Вероника отставала на голову.
— Куда опять выпала? Где твой партнёр?
Фернанда озадаченно вертела головой в поисках нужной лошади, в то время как Сенат норовил пристроиться за Графикой, которала только и ждала удачного момента, чтобы отбить по любопытствующему кавалеру.
— Графика бьёт, Сенат жеребцует. Держите дистанцию. Попробуйте также хорошо, как вы делали до нашего знакомства! — пытался внести ясность Освальдо.
Иса оглянулась назад — и ужаснулась: сестра вырвалась вперёд и блудила в стороне, идя параллельно Графике.
— Мы похожи на стадо коров..., — в сердцах поделилась с нагнавшей её Вероникой. — Ты знаешь его?
— Кто болтает, пойдёт пешком. Все. Шагаем. Аргентина?
— Да.
— Как тебе твоя смена?
Иса задумалась.
— Бывало и лучше.
— Во сне? В вас нет гармонии. Вы не на деревянных лошадках качаетесь. Вы себя ставите выше, чем своего партнёра. Чем своего коллегу. Головной не рассчитывает потенциал смены. Вместе с тем смена наплевательски относится к возможностям своей пары. Кто из вас танцует?
Лес рук поднялся в воздух. Кроме Че.
— Это тоже танец. Почти вальс. Вот и наслаждайтесь им. Темп и ритм. Не бросайте партнёра, работайте с ним. И со временем результат вас порадует. То же самое. На шагу.
Иса посмотрела на сосредоточенную Веронику. С сестрой у неё бы получилось, а с этой? Ладно, она ей уступит. Она придержала лошадь и впервые они поравнялись. С третьего раза что-то начало получаться не просто правильно, но и красиво: в едином темпе и с одной и той же ноги. Смены аллюра ждали с нетерпением. Во время второй рыси смеялись, подбадриваемые тренером, и хоть поначалу и путались в ногах и направлении, то к концу работы у всех начало получаться. И они с замиранием сердца ждали новой команды, чтобы красиво и слажено перестроиться, как легионеры в бою. К удивлению Фернанды особенно хороши были Иса с Вероникой и Сабина с Лючией. А в паре Че — Нанда последняя готова была поставить сто к одному, что во всех их косяках был виноват этот огромный неповоротливый першерон.
Галоп тоже делали в смене. Для слабых всадников это была прекрасная возможность почувствовать лошадь и поравняться на лучших учеников в смене. Каково же было удивление смены, когда тренер скомандовол:
— За головным — на вольт!
Иса сделала на Аргентине круг, уводя за собой смену. Поначалу многие сбивались на рысь, теряли ритм, начинали не с той ноги, но необходимость действовать заглушала ненужную рефлексию. Заходили снова и снова. Смена направления, групповые вольты…
— По команде, каждый из вас делает свой вольт на галопе! И возвращается на стенку. Держим дистанцию. Смотрим на предыдущего всадника… Вольт!
Лошади, идущие ровным галопом, аккуратно развернулись на красивый вольт. И… Запутались. Фернада слишком припустила Сената, и в нее въехала Лючия на Гере. Гера психанула и попыталась отбить по Себастьяну, который доделывал свой вольт. Тот в долгу не остался и взмахнул в воздухе копытами. Еще чуть-чуть и завязалась бы драка.
— Расходимся! Переход в рысь и шагаем. Молодцы. Неплохо для первого раза.
— Это должно быть очень красиво, если бы мы не накосячили в конце, — Вероника посмотрела на Ису.
— Ну мы отлично справились, — та равнодушно пожала плечами, скосившись в сторону Фернанды.
— Это все Нанда… — украла нашу вишенку на торте, — подмигнула подруге Лючия.
— Здесь виноват все и каждый в отдельности, — Освальдо развёл руками. — Головной, например, слишком гнал вперед. Третья пара не соблюдала дистанцию. Учитесь не только работать в команде, но и быть ей. Урок закончен.
Уходили с плаца в тишине. На этот раз Иса не спешила: впервые за столько тренировок у нее что-то не получалось. Иса видела, как Вероника, подъехала к трибунам, приблизившись к незнакомцу. Девочка некоторое время колебалась.
— Извините, синьор… А у вас была лучшая команда?
— Нет. Мы все были…, — Освальдо посмотрел в сторону Исы и отчётливо произнёс, — индивидуалистами. И проиграли. Для начала надо хотя бы научиться работать с людьми, а потом, — он задумался. — Плотом ты решишь, надо ли оно тебе. У меня все, — Освальдо кивнул, отпуская девочку.
Вероника задумчиво пошла в сторону конюшни. Она была рада тому, что ей удалось пообщаться с учителем Вельтман. Но вместе с тем и ужасно обидно, что никто из девчонок этого не слышал. Иса вряд ли что поняла. И все равно она непременно расскажет. Хотя бы Че.
Иса уходила последней. Её угнетало величественное безразличие этого тренера. Даже Реварес себе такого не позволял. Правда, у него они только бегали по кругу. И тупели с каждым днем вместе с лошадьми. Иса перехватила повод поудобнее и потянула дверь на себя. Обернулась, чтобы ещё раз взглянуть на незваного гостя. Тот как ни в чем не бывало, прикрыв глаза и выражением блаженства на лице смаковал сигарету. А за трибунами, скрытая от любопытных глаз, стояла инвалидная коляска. Иса бы и не заметила её, если бы не помедлила. Хитро придумано, ничего не скажешь! Что за дурацкий розыгрыш?! Она толкнула дверь от себя, выводя кобылу с манежа.
— Кем он себя возомнил? Как он вообще может кого-то учить? — Иса хлопнула дверью раздевалки, нагоняя девочек, что шли по широкому коридору конюшни.
— Уж поверь мне, может. И получше зазнайки Ревареса, — вступилась Че.
— Тебя не спросили. Он вообще в седле сидел?
— Тебя что-тол смущает? — хитро уточнила Че. И Иса поняла, что она все знает. Эта поганка знала все с самого начала!
— Он инвалид, дура! Глаза раскрой. Как инвалид может тебя чему-то научить. Или, может быть, ты помогала прятать его коляску?
— Инвалид не имеет права учить? — лыбилась Че.
— Имеет, но не здесь. Конный спорт — это красота и грациозность…
— И многочисленные травмы. И позвоночника в том числе, — Вероника удивилась своим словам. — Ты не думаешь, что такое может случиться даже с тобой.
— Заткнись! Идиотку не спросили.
— Чего ты истеришь? По-моему классное занятие было, — Фернанда чмокнула высунувшуюся ей на встречу морду и протянула пегой кобыле морковь.
— Мои родители платят за учителя мастера спорта между прочим, а не за лекции обиженного инвалида.
— Ах ты сучка! — Че прыгнула вперед, пытаясь навалиться на Ису.
— Я смотрю, занятие удалось: равнодушных нет, — холодный голос Кай с жёсткими нотками.
Тренер шла на встречу воспитанницам: в парадном костюме — синий редингот, белоснежные бриджи с полной леей с красноревивыми пятнышками от влажного песка, коричневы сапоги, некогда начищенные до блеска, покрыты паутинкой дорожной пыли.
Че вывернулась в полете сменила направление. Едва удержав равновесие, зацепилась за изумлённую Ису.
— Синьор Освальдо учил нас командной работе. И у нас, — Че закинула на Ису руку и приобняла за шею, — почти все получилось.
— Он у нас теперь всегда будет преподавать? — Иса терпеливо выносила кривляния Че.
— Все возможно, — Кай пожала плечами.
— Это невозможно! Он не сможет нас ничему научить, — Иса скинула руку Че.
— А я вот думаю вам стоит поучиться у него многому.
— Это чему же?
— Побеждать.

Вечером Кай проставлялась Освальдо.
— Девочки мои надолго будут под впечатлением, — она растянулась на дубовом столе, положив подбородок на сложенные руки. Она наблюдала за преломляющемся отражением в бокале. — Спасибо.
— Извини за вчерашнее. Это оказалось не так сложно, как я себе представлял.
— Не сложнее, чем со мной?
— Иса у тебя с дешёвыми амбициями.
— Знаю. Поработаем завтра в паре?
— Ильяз звонил.
— Хлыщ, — Кай сделала глоток.
— Он сделал тебе предложение?
— Ильяз разве с кем-то просто так общается?
— А может он прав?
Дома было непривычно тихо и спокойно. Коробки с вещами теснились внизу у входной двери, готовые при первой возможности покинуть башню. Кай удивилась гулкости своих шагов в пустой квартире.
Жизнь набирала обороты, шумела кровью в ушах, пьянила, дразнила. И ей это нравилось.
Кай присела на первую ступеньку, глядя на коробочный городок. Она сейчас едва помнила, что там. Даже не подписала. Так, побрасала все, что попалось под руку. Как будто, чем быстрее она вынесет отсюда свои вещи, тем быстрее башня её отпустит.
Щека от удара Анны все ещё саднила.
И больше никаких посторонних, ни в жизни, ни на своей территории…
А согласна ли она въехать в новую жизнь с этим барахлом?
Кай взялась проводить ревизию. Дело пошло бодро, и уже через четверть часа она забраковала и отставила в сторону половину коробок. Разбирая бумажные завалы, нашла жестяную коробку с десятком неотправленных писем. Маленькое сокровище души в новеньких датированных конвертах. Кто-то пишет себе, а Кай писала ей. Потому что думала, что привыкла писать ей. А потом, когда в этом отпала необходимость, поняла, что это надо ей самой. Так и лежали неотправленные письма: сжечь жалко, читать стыдно.
Кай поворошила конверты и нашла одно запечатанное, ни разу не вскрытое, с красивыми лошадиными марками и официальным шрифтом на конверте: «Олимпийский комитет Италии».
Оно лежало на столе по их возвращении из Англии. Ответ на все вопросы. Орёл или решка, затерянные во времени.
Кай вскрыла конверт:

«Уважаемая Катарина Вельтман,
Мы будем рады видеть вас и вашего коня Асмодея в составе Олимпийской сборной Италии.
До встречи,
Тренер Олимпийской сборной по конному спорту
Ильяз Конте»

18. ЧУЖИЕ МАТЕРИ

Перелома носа от профессионального удара Анны, к счастью, не случилось. Кай отделалась подозрением на лёгкое сотрясение. К соревнованиям она была как огурчик.
Солнце едва взошло, а конюхи уже расторопно кормили четвероногих спортсменов. Выезд запланировали в семь. Группа уже была в сборе: девочки шумно собирали своих лошадей. Два коневоза стояли на круглой площади, на которую выходили двери ученических конюшен. Начинало припекать. День обещал быть жарким.
Кай проскочила мимо журчащего фонтана со статуей Каприлли. На это украшательство когда-то раскошелилась команда троеборцев в юношестве Скортезе. Из фонтана часто пили сразу после тренировки взмокшие, недосмотренные учениками, лошади под брань тренеров и конюхов. Поговаривали, что фонтан этот скоро отключат, высушат, а то и вовсе — разберут и перенесут куда-нибудь во дворы.
В административном корпусе стояла приятная прохлада. Тренера принимали комплекты документов на подопечных. Ревареса ещё не было, за него суетилась одна из старших учениц. На месте Кай сидел Артур собственной персоной.
— Ты что здесь делаешь? — сейчас она меньше всего ожидала его увидеть.
— Я подумал, что вам может понадобиться помощь… — начал мальчик издалека. — Вот, кстати, и мои документы: первый сдал! — он похлопал по папке.
Кай недоверчиво полистала бумаги: справка, страховка, разрешение от близких родственников. Идеальный комплект.
«Только была бы от них польза» — пронеслась мысль в голове.
— Так вот я мог бы…
— Насчет Эль Хазара я договорилась. Так что, — она положила документы на стол и поровняла выбившиеся странички, — едешь с нами! Не пропадать же таким отличным документам!
Артур поник и скривился, а Кай указала в сторону учебных конюшен:
— Сообщи, что я на месте. Пусть подтягиваются.
Мальчик молча кивнул и нехотя поднялся с места. Вот зачем он себя так бесталанно обнаружил? Ради чего? И так глупо-глупо подставил. Какие документы! Он в седле-то едва держится: никто его на соревнования не отбирал, да и не очень-то и хотелось. А дед-то то как обрадовался. И ради чего? Просто чтобы официально улизнуть на двое суток из дому, чтобы не спрашивали не искали. Завалиться где-нибудь и рисовать — рисовать. Хорошо ещё, что у деда встреча важная и он никак не сможет присутствовать. А если и смог бы? Как будто кони не хромают в самый неподходящий момент… Никому не надо было говорить. Повыделываться захотелось. Идиот.
С этими невесёлыми мыслями, посвистывая в такт соловью, Артур зашел в конюшню. Народу здесь было уйма: носили амуницию, суетились, топотали, смеялись, шутили, кричали и даже пели. Проход был занят лошадьми на развязках. Сонные, они неподвижно стояли, давая возможность делать конюхам и всадникам с ними все, что угодно. Артур скользил под развязками, обходя коней, гладя их бархатные морды, тыкающиеся в него в поисках лакомства. Весёлый смех он услышал издалека и причиной тому было редкое единодушие — все против одного:
— Что, Санчес, из говна спортивную лошадь решила сделать, — глумились старшие девочки.
— Она и не хуже ваших будет! — Вероника протягивала жёсткую густую вьющуюся гриву.
— Не убейте там никого! — вставила свои пять копеек Иса.
— А вы к нам… не подходите, — Вероника оскалилась и провела щёткой по гриве.
Первые соревнование вспоминались болезненно, хотя Вельтман её сразу предупредила: чтобы не случилось — не расстраивайся. Ведь первый раз Марсельезу на соревнования вывозим. Главное — пройти маршрут до конца. Неважно как: первым или последним, важно — до финиша. Ещё во вовремя погрузки кобыла чуть не поубивала конюхов и грузили её час. Во время разминки сбежала с тренировочного поля, щемила конкурентов: пыталась сожрать пони и отбить по местному чемпиону. Но самое важное: маршрут они так и не прошли. Снялись на пятом препятствии из десяти. Но судьям так понравилась эта упёртая лошадь, что они разрешили им с тренером пройтись по маршруту ещё раз. Золотое исключение на память. Вот тогда у них все получилось. У Вероники до сих пор в ушах стоял вой неравнодушных трибун болельщиков: влево! Вправо! Влево!
«Ничего, — утешала она себя глотая слезы в уборной, — зато запомнили!» А это нелегко среди восьмидесяти участников! В глубине души, Веронике даже нравилось, что Марсельеза такая непростая, порывистая, доминантная и агрессивная с другими лошадьми, любящая всеобщее внимание, характерная кобыла. «Своеобразная и интересная», как она описала её матери, не вникая в подробности.
Артура Вероника заметила первая.
— Привет! Ты с нами едешь? — обрадовалась, дав очередную тему для сплетен острым на язык барышням.
— Посмотрим, — увильнул он ответа и громко прокричал для всех. — Тренер на месте! В башне доки собирает.
Выполнив задание, он выскользнул из конюшни: надо застолбить место в автобусе подальше от этих мегер. И только в догонку услышал:
— А соловушка-то твой фьють-фьють и упорхнул, Санчес!
— Зато вы так не умеете, — заступилась за Артура Вероника. Второй его талант к звукоподражанию восхищал не меньше, чем рисование. Он как будто разговаривал с птицами.
— Коневоз готов. Выводите! — это был громогласный голос Диего. Он руководил погрузкой и присматривал за спортсменами. — Не забудьте амуницию.
Выходили друг за другом, поочерёдно выводя лошадей. Последней стояла Вероникой с Марсельезой. И через десять минут наступил их черёд.
— Ну что, пойдём, красотка, — обратился Диего к кобыле, беря из рук девочки чомбур.
Вероника аккуратно пошла следом. О погрузке беспокоилась больше, чем о соревнованиях: от неё сейчас зависело, попадёт ли она на них.
Для Марси коневоз подали вплотную к выходу. Распахнутые ворота перекрывали выход во двор, пандус грузовика опустили в конюшню, образуя нечто наподобие рукава, как при посадке на самолёт. Вероника удивилась и обрадовалась находке конюхов: все одно лучше, чем гоняться за испуганной Марси по территории как в прошлый раз.
Увидя конструкцию Марсельеза напряглась, поводила ушами, несколько раз дёрнула чомбуром, выказывая озабоченность. В нерешительности перебирала ногами на места, а потом — забежала по пандусу в коневоз. Изумлённая Вероника только и успела поставить перегородку, а Диего — выскочить из коневоза с другой стороны.
— Она зашла! Сама зашла! — Вероника кинулась обнимать Диего. — Надо сказать тренеру!
— Амуницию сначала погрузи, — хмыкнул конюх, закрывая дверцы коневоза. — Отправление через пять минут!
Коневоз плавно отъехал на площадь, и Вероника побежала за седлом, вальтрапом и уздечкой. Не надеясь на доброту девчонок — Че, единственный друг, который мог её поддержать, слегла с простудой — захватила дождевую попону и щётки.
Вероника была последней, и как только она погрузила вещи на последнее свободное место и выскочила из машины, коневоз заурчал и двинулся с территории школы. С минуты на минуту должен был отправиться их автобус. А она ещё не сдала документы!
Вероника со всех ног примчалась в раздевалку. Внутри никого уже не было. Казалось, вот-вот ещё чуть-чуть и все уедут без неё. Дверца шкафчика была небрежно распахнута, спортивная сумка с формой наполовину торчала, свисая с полки. Вероника вытащила сумку, захлопнула шкафчик и побежала в административный корпус.
Запыхавшаяся, взмокшая и злая она возникла у стола тренера.
Вельтман упаковывала документы в сумку. Группы Ревареса и других уже не было. Определённо, все ждали только её. ВСЕ — это их группа в полном сборе во главе с Исой. Та ужом крутилась, вокруг тренера. Но все-таки не вытерпела:
— А вот и второе пришествие!…
Договорить она не успела, Вероника положила сумку на стол, и затараторила, сражаясь с замком:
— Марси погрузилась! Без проблем, представляете! — замок не поддавался и девочка рванула сильнее. Он уступил и расползся.
«Ничего, шнурком ручки перевяжу. И все будет отлично!» — не смутилась Вероника под насмешливым взглядом Исы и компании.
— Отлично! Посмотрим, как она поведёт себе на соревновании. Ничего не забыла? — улыбнулась Кай.
— Нет-нет! Конечно, — Вероника шарилась в сумке в поисках комплекта документов. И не находила их. — Нет!
«Богом клянусь, что брала их! В собственных руках держала в машине! Шкафчик!»
Перевела негодующий взгляд на Ису. Та стояла, слева от тренера, чуть позади, и внимательно наблюдала за Вероникой, губы её дрогнули в мерзкой улыбке. Вероника готова была поклясться, что видела, как она беззвучно произнесла ими — «УПС!»
«Ну все, сама напросилась! Кошка драная!» — Вероника холодно посмотрела в глаза Исе — терять ей, судя по всему, нечего — и сделала шаг к обидчице.
— Слава Всевышнему! Насилу вас нашла! — голос Элеоноры прозвучал разрядом грома в накалившейся обстановке. Вероника прикрыла глаза, скороговоркой досчитала до десяти — и обернулась к матери.
Элеонора вплыла в комнату, обмахиваясь бумагами. Позади стоял заинтригованный Диего.
— Ужас, просто невероятные лабиринты тут у вас. Если бы не замечательный синьор, дорогая, я бы, наверное, не успела, — она указала бумагами в сторону Диего, что подмигнул Веронике из-за двери. — Благодари его. И мать свою, — театрально вручила бумаги, счастливой Веронике.
— Спасибо! — выдавила Вероника.
Но Элеоноре этого показалось мало, и она обняла дочь, сильно прижав к себе.
— Ты молодец! Все у тебя получился!
В отличие от Вероники, её не смущали посторонние, нагловатые взгляды, во все глаза рассматривавшие синьору Санчес. Особенно веселилась Иса. Казалось, она уже смакует, как будет пересказывать увиденное: а Санчес не только лохушка, но и маменькина дочка!
— Чего ждём?! — Вельтман обратилась к девочкам и те, засуетившись, вышли из комнаты, кидая на чету Санчес насмешливые взгляды.
Вероника отдала тренеру документы и хотела уйти за группой, но мать мягко придержала её за плечи: уж очень ей хотелось разговора по душам.
— А вы, стало быть, тот знаменитый тренер? Моя дочь очень много о вас рассказывала, — начала по накатанной Элеонора и Веронику чуть не перекосило: рассказывала она не ей, а кузине. Мать просто оказалась в этот момент рядом: ну что за манера все переиначивать. Но Элеонору уже было не остановить:
— Она у меня слишком самоотверженная во всём, что касается лошадей. У неё все получается?
— Я совершенно с вами согласна, синьора, — Кай сложила документы в сумку, защёлкнула замок. — Вы сможете увидеть это на соревнованиях.
— К сожалению, не смогу. Есть обстоятельства, которые требуют моего присутствия здесь. Вероника, иди к девочкам, нам надо переговорить с тренером.
Вероника опасливо посмотрела на мать, но послушалась. В автобус не пошла, а спряталась за одним из поворотов, всматриваясь в двери.
— Я бы хотела вас попросить присмотреть за Вероникой, — начала Элеонора. — Она у меня особенная. И потом, лошади — это так опасно. Вот я и прошу вас…
— Вы же подписали согласие, — отрезала Кай.
— Да… Но… мне кажется, все дело в её отце: он ей слишком потакает. И эта страсть к лошадям у неё от него. Знаете, иногда, чтобы сделать ребёнка счастливым приходится делать вид, что тебе совсем не страшно, — Элеонора улыбнулась. — Жаль, что вы меня не понимаете. А приезжайте к нам как-нибудь на ужин. Вероника будет очень счастлива.

Вероника слышала, как мать процокала каблучками по направлению к выходу. Оттуда до неё долетел звонкий голос Диего, который, кажется, поджидал мать.
«Ничего себе, история разворачивается».
Подслушать не удалось. Поигрывая связкой ключей из кабинета вышла Вельтман.
«Сейчас или никогда!» — Вероника бросилась наперерез.
— Можно я поеду с вами?! Умоляю, тренер! Пожалуйста! Я не могу с ними.
Кай устало посмотрела на Санчес.
«Как же я устала от вашей семейки!»
Позвонила Тереза, которая сопровождала группу в качестве педагога в автобусе:
— Кай, у нас тут по спискам Санчес не хватает. Твоя?
— Прошу вас. Хотите, на колени стану? Пожалуйста, — зашептала скороговоркой Вероника.
— Хорошо. Но с одним условием, — обратилась Кай к Веронике, а Терезе чётко сказала:
— Санчес на соревнования своим ходом добирается. Все под контролем, — и сбросила звонок.
Девочка счастливо отступила, и Кай закрыла дверь на ключ.
— Обратно поедешь со всеми.
Когда они вышли во двор, автобус уже уехал. Приятно светило утреннее солнце. От шума и суеты сборов ничего не осталось. Еще час будет тихо и спокойно, пока не начнут подтягиваться ученики на утренние занятия. Порыв бриза бросил под ноги Кай какой-то листок. Вельтман наклонилась, и заинтересованно взяла его в руки и застыла — это был набросок девочки, чистящей лошадь. Такой чёткий и лёгкий, что Кай даже показалось на несколько секунд, что она знает эту девочку.
— Отдайте! — звонкий срывающийся голос прозвучал рядом. — Пожалуйста.
— Конечно, — Кай протянула Артуру рисунок.
Мальчишка сжимал альбом, весь красный, чуть ли не трясущийся. Слова давались ему с трудом.
— Я тебе помогу, — Вероника перекинула сумку через плечо и сбежала по ступенькам вниз.
— Что здесь произошло? — Кай окинула взглядом площадь: на земле валялись джинсы, футболки, зубная щётка раздавлена колёсами автобуса.
— Ничего, — мальчик выхватил лист и побежал собирать вещи. Его больше интересовали альбомные листки. Вероника собрала, кажется, их все. И перешла к одежде. Выпотрошенная сумка валялась в стороне.
— У Исы отвратительное чувство юмора, — попыталась приободрить друга Вероника. — Тренер, он же с нами поедет? — крикнула она Кай.
— У него просто нет выбора, — Кай открыла дверцу машины. — Не забываем пристёгиваться.
Под перекрёстным взглядом: взволнованным Вероники и выжидающим тренера Артур сел в машину. Он то надеялся, что происшествие сыграет ему на руку, поможет остаться в Неаполе. Но не тут-то было! Точно глупость сморозил: ведь его даже в списках не было. Теперь даже выходку Исы, с выкинутыми вещами не удалось повернуть в свою сторону. Артур вздохнул и оперся лбом о стекло. Сейчас он чувствовал и представлял себя особо опасным преступником, которого конвоируют в Алькатрасс или ещё какую-нибудь супер-тюрьму.
Они выехали за ворота школы и неспешно двигались в направлении перекрёстка, где Кай договорилась подхватить Мариссу. Вероника сидела рядом с Кай. Артур забился в угол на заднее сзади и время от времени зыркал на тренера в зеркало заднего вида. Когда их взгляды встречались, мальчик отводил глаза.
Кай молча вела машину в мыслях о Веронике, её матери, и обо всех учениках. В юности она подарком не была, но таких идиотских шуточек, как Иса себе не позволяла. Вот и разница в развитии. А с другой стороны? Может, лучше пусть над сверстниками подшучивают, чем вмешиваются в игры взрослых… Детство оно, наверное, и должно быть таким. Что ж, у них есть сутки, чтобы себя отстоять. Не получится — домой пешком пойдут. А с Артуром кончать пора. Мыкается, как беспризорник какой. Хотя и таланты и способности есть, да не туда дед вкладывается…
— Что за хрень! — Кай резко дала по тормозам, и Артур едва не влетел в водительское кресло.
Кай не сдержалась и открыла окно:
— Совсем страх потерял! — заорала Вельтман на ярко-желтое такси, что перегородило им дорогу.
— Хотите, я скажу ему, кто он? — Веронику так и распирало проораться. Просто так. А тут и повод такой.
— Нет, — отрезала Кай.
Дверцы такси распахнулись и на проезжую часть выпорхнула эффектная брюнетка в шортах мини с заниженной талией, модных высоких чёрных ботинках а-ля милитари, в белой футболке. Чёрная кепка козырьком назад. Увешана сумками, с тяжеленным профессиональным фотоаппаратом на шее, она с легкостью подошла к их машине, и звякнув браслетами на тонких запястьях наклонилась к Кай:
— Привет! Заплати за меня, — сказала она на английском с резким акцентом и кивнула в сторону ковылявшего за ней таксиста: тот, бедолага, даже оставил машину.
— Синьора обещала, что вы за неё заплатите, — обратился он к Кай на итальянском.
— Интересно как? — Кай достала из-за козырька деньги и передала счастливому водителю. Но надо признать, сегодня она даже понимала американку.
Марисса окинула машину оценивающим взглядом. На детей она посмотрела с досадой: а мог бы представиться такой случай. Ну ладно, будем импровизировать. Закинула вещи в багажник и села к Артуру.
— Трогаем! — весело взмахнула Марисса руками и лопнула огромный жевательный пузырь. — Кстати, — обратилась она к детям, — кто-нибудь хочет жвачку?
Артур с интересом смотрел на незнакомку. Короткие аккуратные ноготки покрашены в разные цвета. Чёрные, как вороново крыло, волосы, смуглая кожа, большой рот с красиво очерченными губами, глаза насмешливые и ресницы вокруг них такие пушистые и длинные, что ему показалось, что они не настоящие. Движения её резковатые, но вместе с тем неспешные.
— А вы из Pussy Cat Dolls? — спросила Вероника на английском, с любопытством пожирая незнакомку.
— Всего лишь из Vogue, — подмигнула Марисса и почувствовала со стороны детей плюс сто к карме.
Вероника с удовольствием взяла на себя функции переводчик.
«Что ж, может быть эта поездка поможет им преодолеть языковой барьер?” — оптимистично думала Марисса, громко вещая о своих делах. Вероника едва поспевала за ней переводить.
— Извини, что не предупредила. Сара помогла вас найти — помнишь, такая деловая вся из себя, все с бумажками бегает, Доминик в рот смотрит. — Насилу успела. Подумала, так лучше будет, чем я приеду на соревнования, отснимаю и уеду. Надо вникнуть в обстановку. Вот я и решила с самого начала. Жаль, не успела к приготовлениям — это должно было быть очень интересно!
— О да, это о-очень интересно! — усмехнулась Вероника.
Артур чиркал карандашом в альбоме. Щебет Мариссы доносился приятным фоном. Кай молча кивала на излияния Мариссы. Та даже ознакомилась с программой и расписанием соревнований, а Сара забронировала ей какой-то номер на территории спортивного комплекса.
Марисса поглядывала в сторону альбомных листов Артура. И ей — чёрт побери! — очень нравилось, что и как он рисовал. Хотелось познакомиться поближе с этим юным дарованием. И она направила все своё обаяние на мальчишку:
— Ты тоже захотел поехать с любимым тренером?
— Не совсем, — Артур не отрывался от линий рисунка. — Мои вещи выкинули из автобуса шутники. Пока я их собирал, автобус уехал, — голос Артура бал отстраненный, словно он и не о себе говорил. Рука продолжала вести линию.
— Всякое бывает, — Марисса пожала плечами. — Меня как-то заперли в вольере с охранной собакой. Я никогда с такой скоростью не лазила по заборам! — Марисса засмеялась, довольная, что завладела вниманием Артура.
Линия замерла, и мальчик посмотрел на неё по-другому.
— Можно посмотреть?
Артур протянул альбомный лист. Он был графически разбит на несколько неравных частей — прямоугольников и квадратов — и в каждом нарисовано действие одной лошади. С разных ракурсов и в разной позе.
— Какая динамика. Ты только коней рисуешь? — присвистнула Марисса.
— Нет, — Артур улыбнулся. — Это Эль Хазар. Я ходил с ним попрощаться, когда вещи выкинули. Это конь тренера.
— Похоже на раскадровку. Знаешь, что это такое? Это когда художник пошагово рисует со сценаристом весь фильм или ролик. Часто он схематичный. Очень упрощает жизнь. Я тоже готовлю предварительную раскадровку для своих фото. Но рисую отвратительно. Если хочешь, я могу тебя как-нибудь взять с собой, покажу эту кухню? — Марисса лопнула пузырь и посмотрела на Кай. Вероника поспешила перевести предложение Вельтман. Та лишь нахмурилась:
— Эти вопросы решает руководство проекта.
— И ты туда же! Спелись с Сарой, что ли?! — Марисса закатила глаза. — Не ссы, договоримся, — и она лукаво подмигнула Артуру.
Мальчик улыбнулся Веронике: возможно, эта поездка окажется не такой ужасной.

***

Вероника открыла глаза и посмотрела в окно автобуса: они уже подъезжали к Неаполю. Назад она, как и обещала тренеру, поехала вместе со всеми. Потому что смогла. Потому что победила. Посмотрела на пустое место рядом: Артур уехал вместе с фотографом. Кажется, они сдружились за это время.
В этот раз никто не допекал Веронику насмешками. Иса, уступившая секунду, а вместе с ней и кубок на маршруте 80 девчонке из группы Ревареса, злилась. Но… это было неплохой уступкой и компенсацией за кубок на метре. Пьедестал для начинающих, в 60 сантиметров, делили Вероника, Нанда и Симона. Сестра Исы, Лючия, на 80 была на третьем месте, уступив сестре 0,5 секунды. И, казалось, от того, что нескладная Лючия дышит Исе в затылок, сестра злилась ещё больше. Вероника стал той самой решающей песчинкой, которая сделала их группу самой успешной на этих стартах.
— Приехали! — крикнул кто-то из автобуса.
Автобус плавно въезжал на территорию школы. На парковке их ждали. Встречали с цветами, восхищенными возгласами, как победителей. Вероника с замиранием и нетерпением посмотрела на ожидающих. Среди незнакомых восторженных лиц узнала Диего и Че, которой стало легче, тренера, которая домчала раньше их до места, и даже директора.
«Может чуть дальше, — подумалось девочке. — Или заблудилась где-нибудь»
Дети хлынули из автобуса, смешались в яркой толпе. Вероника осторожно оглядываясь, ища мать. Диего подумалось, что сейчас эта девочка с небрежно перекинутой спортивной сумкой через плечо, золотой медалью на шее и грамотой в руках едва похожа на ту угловатую, неловкую и вечно рыдающую по углам новенькую.
— Поздравляю! — Че бросилась обнимать подругу. — Ты молодец!
Вероника улыбалась, слушала, кивала, а глазами все искала.
— Мы для вас приготовили праздничный стол! — радовалась Че.
— Вы мою мать видели? — перебила Вероника, глядя на Диего.
Тот отрицательно мотнул головой, и девочка рассеянно кивнула.
Толпа схлынула: все ушли праздновать победу Неаполитанской школы верховой езды. На парковке остались только Вероника, Че и Диего.
— Пошли быстрее, а то все вкусное съедят, — тащила Че Веронику.
— Да подожди ты! — Вероника покопалась в кармане и вытащила брелок с лошадкой, — это тебе!
— Суперр! — у Че этих брелоков было видимо-невидимо, но каждому она радовалась как первому и единственному.
— Я устала очень.
— Вот и отдохнёшь! — Че перехватила её сумку.
«А почему бы и нет? И потом, может быть, она просто где-то опять заблудилась. Или у неё сломался навигатор».
Вероника позволила Че увести себя. Стол накрыли на улице за манежем, вдали от конюшен и административного корпуса. Отцы колдовали над праздничным барбекю, матери ухаживали за своими и чужими детьми.
Мать Исы притягивала непокорную дочь к своему пышному телу, буквально вминала её в себя. Она так была непохожа на стройных девиц, что висели у Исы на оборотной дверцы шкафчика в раздевалке. И столько в этих руках было щедрости и любви, что Вероника невольно любовалась этой шумной пышной итальянкой, для которой любовь ко всему живому казалось такой же естественной, как дыхание.
— А вы чего в сторонке? Девочки идите сюда, — позвала она Че и Веронику к общему снимку.
Иса почувствовала угрозу, отпихнула руку матери и вылезла из объятий, лишь насмешив эту добродушную женщину.
— Ну не хочет, и ладно, — улыбнулась синьора. — Ну, фото на память?
Вероника с Че пристроились к необъятной синьоре и та обхватила их тёплыми руками, улыбулась добродушной улыбкой в камеру, которую держал счастливый лысеющий супруг. Вероника словила обозлённый взгляд Исы и невольно позавидовала: Иса была если не пупом земли для этой семьи, но его неотъемлемой частью.
— Раз, два три! — из камеры вылетело фото поляроида, помахав снимком, отец семейства тут же протянул его девочкам.
Че как всегда лыбилась на все тридцать два, а Вероника выглядела отстранённой и важной. Совсем как её мать. Неужели она такая? Замкнутая и обозлённая? Золотая медаль на шее, кубок в руках… они разве делают её лучше Исы? Да она сейчас выглядит как её копия.
— А давай мы тебя с мамой сфотографируем? — не унималась добрая синьора.
— Спасибо, но она не смогла приехать.
— Как так? — удивилась синьора, а потом спохватилась. — Ну и ничего, садись с нами. Вам дружить надо, у вас вся жизнь впереди.
Че и Веронику силком усадили за стол вперемешку с родителями и детьми. Диего сидел с тренерами на противоположном конце стола. И судя по смеху посиделки у них были явно не безалкогольные.
Первой откланялась Матильда, сославшись на важные дела. За ней, перемигнувшись друг с другом, вышли Вельтман со Скортезе. Реварес увлечённо занял родителей болтовней — никто не отбирал у него внимание.
Напротив Вероники сидела Фернанда с родителями. Те тоже приехали оба — красивые интеллигентные люди в дорогих костюмах смотрелись за самодельным столом слегка странно, если бы не та естественность с которой они себя вели. Нанда то льнула к отцу, то к матери, и они отвечали ей родительской лаской. Вероника словила себя на мысли, что даже Че она завидует. У неё нет матери, но зато отец всегда рядом и готов прийти на помощь, поддержать, да и разрешает в разы больше. Вероника хотела уже было подняться из-за стола и ускользнуть в сторону конюшен — Артур бы её понял, как коленки коснулся какой-то предмет.
Она опустила глаза и увидела початую бутылку вина. Смущённо подняла голову и осмотрелась.
— За чемпионов! — Нанда подняла бокал и по румянцу Веронике поняла, что там совсем не виноградный сок. Иса подмигнула Веронике, и та, плеснула в стакан и передала бутылку Че. Это было негласное признание.
Группа Вельтман шумно подняла бокалы.

Отредактировано Sonja Gatto (12.07.17 23:02:35)

21. ЧЁРНЫЕ КРЫЛЬЯ

Франческа распахнула дверь раздевалки. Подруги даже не успели облачиться в «ритуальные» халаты.
— Вот в СПА она всегда вовремя, — обнажённая Сара стояла напротив шкафчика, покачивая широкими бёдрами в такт известной только ей мелодии.
— Куда нам до их светлости простым смертным, — присоединилась Доминик. Она ещё была в чёрных трусиках и строгом бюстгальтере. — Всё-таки здорово ты придумала, — кивнула Саре, убирающей копну рыжих волос резинкой.
Франческа только хмыкнула и с гордо поднятой головой прошла, опираясь на трость, к шкафчику и начала неспешно переобучаться. На фоне подруг она казалась угловатом подростком: узкие бедра и плечи, тонкие запястья и лодыжки, короткое каре-сорванец с выбритым затылком, который так приятно холодил ветерок, и чёлкой, при кивке спадающей на большие голубые глаза с густыми мягкими ресницами, большой смеющийся рот. Не было в ней той плавной женственности, которая со взрослением раскрылась в подругах. Зато был послеоперационный шрам на колене.
Доминик являла собой классическую красоту и женственность итальянок — густые темно-каштановые волосы, яркие чувствительные губы, которые она подчёркивала помадой, ровный нос с открытыми маленькими ноздрями, и миндалевидные глаза, внешний уголок которых слегка приподнят вверх. Фигурка, как из магазина. Или отделения пластической хирургии — настолько она была выверенная.
Лучше всех пластика движений была развита у «толстушки» Сары. Вне кокона одежд в Саре было все гармонично, плавно, естественно. Грудь чуть больше среднего, а талия на удивление тонкая. Если бы не широкие бедра, вполне были бы канонические песочные часы.
Сара целилась линзой в глаз, когда словила взгляд Франчески в зеркале.
— Вот в такие моменты мне хочется надеть тебе на ноги браслеты с бубенцами, и чтобы ты танцевала, танцевала, — Франческа запихала в шкафчик джинсы и стала между подруг у зеркала.
— О да, гаремная девица Сара эль…
В раздевалке раздалась тихая мелодия мобильного. Франческа отрицательно повела головой, Сара ответила тем же, и обе вопросительно посмотрели на Доминик:
— Я занята, — Доминик снимала губную помаду. — Если что-то важное, Марко на связи.
Но звонок возобновился. Ко-то был очень настойчив. Доминик глянула на экран и… отключила телефон.
— Надоедливая поклонница-воздыхательница? Не понимает трёх языков и душит навязчивостью? — Сара похлопала глазами в линзах, привыкая к ним.
— Или явившаяся тень прошлого? Кстати, — Франческа подошла к зеркалу и, повернулась к Доминик лицом, опершись руками о мраморную столешницу: маленькая грудь с розовыми сосками вызывающе топорщилась, — помните, пансион? Мне вот поначалу было очень страшно жить с вами. Особенно с сердцеедкой Доми.
— Ой, лукавит кто-то, — усмехнулась Доминик, глядя на юное тело подруги и запахиваясь в халат.
Сара кинула полный обожания взгляд на Доминик и с упрёком покачала головой:
— Мама дорогая, кто бы говорил: Франческа, сколько тебе было, когда ты с хрычом связалась? Девятнадцать? А ему? С дедули песок сыпался. Так что, давай… Не выпендривайся тут, — Сара протянула Франческе халат.
— А твои пассы у зеркала расцениваются как провокация, — насмешливо прозвенела Доминик, направляясь в зону СПА.
— Именно! — не унималась Сара.
— И всё-таки я бы хотела сделать тебя прототипом одной из героинь. Литературную Франческу, — Сара придирчиво выбирала самое вкусненькое среди фруктов и сладостей.
Раскрасневшиеся, смореные, они отдыхали после банных процедур, укутавшись в мягкие махровые халаты. Сара сидела чуть подавшись вперёд, как коршун нависая над маленьким столиком, высматривая конфету повкуснее, Доминик залезла на плетёное кресло с ногами и разливала чай.
— Тебе обычно не надо разрешение, чтобы запихнуть кого-нибудь в роман, — озвучила Франческа мысль Доминик. — Между прочим, это подсудное дело о защите чести и достоинства. Но… Я непротив. Так что, — Франческа вытянула стройные длинные ноги и сладко потянулась на лежаке. — Можете задавать вопросы.
— Какой бы ты хотела быть героиней? — Сара выхватила сладость и поднесла ароматную чашку травяного чая к пухлым губам.
— Собой, — Франческа приняла кружку протянутую Доминик.
— Мне в любом случае нужны подробности, — Сара по привычке близоруко сощурилась, сверля Франческу взглядом.
— Валяй. Будут тебе подробности, — Франческа сделала глоток чая и, отставив чашечку, блаженно растянулась на лежаке. Сверху доносилась приглушённая музыка, вздымалась, булькая, вода в бассейне.
— Как у тебя сформировались отношения с мужчинами? Во сколько лет познала ты радости греховной любви?
Франческа лишь засмеялась:
— Сара, а то ты не знаешь?
— Не порти чистоту эксперимента, — настояла Доминик.
— Хорошо, — Франческа выдохнула и сложила руки на груди, вспоминая. — Это произошло в пансионе. Тогда Доминика меня активно склоняла учиться целоваться. Ты, подруга, тоже хороша, — Франческа открыла глаза и сверкнула в сторону сидевшей в позе лотоса Морицетти, — но с мальчиками оно как-то… лучше.
Доминика понимающе кивнула.
— И? — нетерпеливо уточнила Сара, предвкушая клубничку.
— И… — Франческа явно тянула время.
— И? — Доминик сделала пассы руками, призывая подругу наконец высказаться.
— …моим первым мужчиной был наш физик.
На минуту повисла тишина: подруги переваривали услышанное. Неспешный синьор Росси, интеллигентно седой мужчина с клиновидной бородкой в твидовых костюмах их дедушек совсем не смотрелся рядом с юной подругой.
— Как физик? Мы с Доминик думали — это был защитник соседнего пансиона для парней! — негодовала Сара.
— Ну вот так, — Франческа пожала плечами. — Тогда я бы в жизнь никому не призналась, а защитник так удачно вышел на сцену, что я позволила всем выдать желаемое за действительное.
— Но синьор Росси был женат! У него внук, кажется, почти наш ровесник… — негодовала Сара.
— Это одна из причин моего молчания, — улыбнулась Франческа.
Доминика засмеялась:
— Сара, у нас парадокс: гроза бракоразводных процессов промышляет внебрачными связами.
— Вот и мне интересно. Какие же причины побудили тебя сделать этот профессиональный выбор при твоих возможностях и имени? Стать на защиту женщин в патриархальном мире?
Франческа закатила глаза: иногда Саре свойственен излишний пафос и театральность.
— Наверное, все дело в отце и дяде. Они использовали моё имя в какой-то ерундовой затее. И эта афера доставила мне немало хлопот: меня как-то просили по старой памяти «чемпионки» сесть в седло, а вы знаете, я не фанат лошадей. И чемпионкой никогда не была. Подумала — шутка. Села. А лошадь понесла. Нога, конечно, срослась. Отец все рассказал. Повинились они с братом. Хотя и повздорили. Долго с ними не разговаривала. А потом срослось как-то. И эти мужчины, врущие жёнам, пусть и с тобой…
— То есть ты настаиваешь, что большинство мужчин изначально гнилы, и ты их просто фильтруешь, — уточнила Сара.
— В 60% защитником интересов их жён выступаю я.
— Как же тебя, должно быть ненавидят, — Сара задумчиво посмотрела в чашку и сделала последний глоток.
— Но перед этим очень страстно любят. Сходят с ума, сгорают и возрождаются. А суд — это так, мелочь: их персональный маленький ад. Расплата за растление малолетних, домашнее насилие.
— Ой, посмотрите, только на жертву, — усмехнулась Доминик.
— Я иду на это сознательно. Но ведь есть и невинные жертвы. И их большинство.
— Кстати, ты все ещё с режиссёром? — Сара подала Доминик чашку, чтобы та налила чая.
— Нет. Это было партнёра три тому назад. Живём один раз: зачем мучить себя и окружающих? Тем более, когда вот оно… Я встретила свою любовь. Идеал и надёжную стену. Бог секса и внимательный джентльмен с отменными манерами.
— Ты то же самое говорила о пожарном, — со скептической улыбкой заметила Доминик, в то время как Сара что-то считала мысленно на пальцах, глядя сквозь Франческу.
— И кто же этот бог? — Сара тряхнула руками, понимая, что отследить всех ухажёров Франчески невозможно.
— Конечно, я назову вам его имя, если… Вы назовёте своих. За справедливость! — отсалютовала чашечкой Франческа, наблюдая за Доминик.
— У меня, подруга, все по-прежнему: заводь моя необитаема и спокойна, — Сара разворачивала блестящую обёртку. — И я все ещё в поиске той единственной, заглянув в глаза которой, пойму: это судьба. Партнёрство — это ведь как служение, как религия. Выбираешь того, с кем тебе будет интересно расти и меняться.
— Кто бы мог подумать о твоей взыскательности и требовательности к партнёру? Уж точно не фанаты твоих книг.
— Сублимация — великая вещь, — засмеялась Сара.
Франческа приподнялась на локте и внимательно посмотрела на Доминик:
— Ты-то не корчи из себя святую Магдалину! Кто тебе звонил? Дай угадаю: вы уже расстались. А королева одна не бывает, ей всегда нужна свита. Значит, есть замена. Тадам! Кто же — кто же это?
— Проект, — невозмутимо ответила Доминик. — Все силы уходят, как в чёрную дыру.
— А на вашем проекте случаем нет интересных особей, способных ТАК вытягивать силы? — спросила Франческа у Сары: знала — Доминик не ответит.
— Доми привезла собой какую-то шумную американку.
— Если шума много, то точно не вариант Доми: она любит стерильность и тишину. Как настоящие маньяки.
— Здесь ты уже перегибаешь палку, — возмутилась Сара, обеспокоенно глядя на Франческу.
Доминик с молчаливой улыбкой возвышалась над подругами в позе лотоса: ровная осанка, руки сложены на коленях, выдох-вдох. Чем ещё больше бесила Франческу.
— Ага, как же, — Франческа уже завелась и не думала останавливаться. — Вот кто из нас обеих циничная собакина дочь? — она кивнула в сторону так подбешивающей фигуры буддистского спокойствия. — Всегда в белом. Выигрываешь, думаешь? Неа. Жертва репутации. Зато все тихо-крыто, Морицетти выше всех. Только бартер! Она назовёт мне имя своей любовницы — или любовника, вдруг уже все сто раз переменилось! — а я ей своего! Идёт?!
— Извини, Ческа, — Доминик спокойно посмотрела карими глазами в серые Франчески, — я не хочу гореть в аду, — и поднялась с кресла.
В запале пламенной речи Франческа даже не заметила, как к ним пришла служащая салона, приглашая поклоном следовать за ней: массажист готов.
Когда дверь за Доминик бесшумно затворилась, Франческа выпалила, глядя на Сару в упор:
— Готова поклясться, что тот суицид миловидной психопатки на совести Доми. При этом она натура страстная, огненная. Но… Ты когда-нибудь видела её пассий? Вы видели моего барончика, клерка и даже пожарного. Но её спутницы? Они призраки.
— Лучше уж с призраками, чем с суицидально настроенными идиотками, — Сара поставила чашку на столик и поднялась на приглашение следовать к массажисту.
Франческа осталась одна. Невесёлые мысли одолевали её: ох уж эти Морицетти. Так она с ними будет ходить всю жизнь вокруг да около. А может, оно и к лучшему?
Доминик расслаблялась и плавилась под умелыми руками мастера, только мысли беспокойно кружились. Ничего не изменилось: доверять никому нельзя. Сара все сунет в свои эпосы и растиражирует. Франческа сольёт первому незнакомцу, что окажется с ней в кровати. Доминик прикрыла глаза. Как же она устала.

***

Снимать начали с узнаваемых панорам Севера и Юга Италии, даже табун вписался, как по раскадровке. Чему Сара радовалась, как ребёнок: животные на съёмках непредсказуемы.
Второй день тоже прошёл гладко: Кай быстро нашла общий язык с вороной тракенкой Джорджией, послушной, удобной, степенной и хорошо выезженной кобылой. Они на отлично отработали «сцену» встречи лошади и человека, этот ритуальный круговой танец доверия, интригующий и многообещающий взгляд человека и косящий чуть в сторону — любопытствующий — лошади; игры наперегонки и напрыгивание на свободе через небольшие живые препятствия. Как только приглашённый режиссёр с клиновидной пижонской бородкой деловито скомандовал «Стоп снято!» любопытная притихшая публика вокруг съёмочной поляны рассосалась и потянулась к столику с фуршетом — время перекусить, а все самое интересное будет завтра. Только двое, казалось, не слушали команду — Кай и Джорджия — они по-прежнему дурачились по-своему, играя на отведённом пятачке в догонялки, довольная кобыла, нагнав Кай, легонько толкала её в спину мягкими губами и бодро отскакивала на всех ногах в сторону, и, подняв хвост, дефилировала мимо Кай: мол догони попробуй! Кай делала броски в сторону лошади, как будто действительно, кинется, и та, звонко заржав, убегала на несколько шагов в сторону, чтобы потом вернуться сбоку.
Доминик протянула один стакан с кофе режиссёру, став за оператором.
— Вы это сняли? — с надеждой поинтересовалась она: в съёмке никогда не бывает мало кадров.
— Снимаю, — хмыкнул довольный оператор.
Кажется, сейчас пошла самая, что ни на есть настоящая, как говорит киношная братия, “пруха”.
«Что ж, если им не повезло с режиссёром, зато оператор видящий попался» — подумала Доминик глядя на разморившегося от солнца и свежего воздуха коротышку на высоком переносном креслице.
Лучшее, что она может сделать — удалиться. Даже Марисса с вездесущим телеобъективом исчезла с горизонта. В отличном настроении Доминик пошла к фургону, который служил ей кабинетом и гримерной визажисту.
Оголодавшая команда кроме оператора и Кай столпилась у столика: на сегодня рабочий день был закончен, и Марко откупорил вино. Доминик присоединится к ним попозже.
Она склонилась над графиком.
— Можно на минуту? — в тесное помещение заглянула Марисса, и, не дожидаясь ответа, запрыгнула в фургон.
Доминик растерянно оторвалась от бумаг.
— Я насчёт нашей горячей блондинки, — Марисса многозначительно поиграла бровями.
— Опять за своё, — выдохнула Доминик, устало потерев виски.
— Ну что тебе стои-и-и-ит, — Марисса присела на откидной стульчик рядом, упираясь коленями в шкафчик напротив. — И только не говори мне, что она не тема. У неё ж на лбу все написано. Я своих за миль пять чую, ты ж знаешь!
— Я не знаю.
— Ну вдруг. Чисто теоретически? — Марисса моляще смотрела на Доминик.
— А вдруг она не хочет, чтобы её… эээ… «чуяли». Ты не думала об этом? — Доминик отложила бумаги, положила ногу на ногу и сложила руки на груди.
— Нужна же ей спутница, а я могу быть очень хорошей спутницей, — настаивала Марисса.
— У неё есть какой-то инвалид.
— Это её тренер. Я пробивала, — Марисса светилась от возможности поделиться найденной информацией. — Ну, так что, ты мне подскажешь, как подступиться к сердцу Снежной королевы?
— Ну если ты так настаиваешь, — Доминик отвела взгляд: в маленькое окошко ей была видна Джорджия, которая развалилась на брюхом вверх в мягкой траве, и сидящая на корточках у её морды Кай, — для начала тебе придётся отрастить копыта, — усмехнулась она.
— В смысле? — Марисса посмотрела в окно: Кай поднималась с колен и Джорджия лениво переворачиваясь, следовала её примеру.
— Да ничего кроме лошадей не интересует её! — Доминик облегчённо соскочила с места и тронула Мариссу за плечо. — Пошли к остальным.
Когда они подошли к столику, Марко шумно открыл вторую бутылку: Сара щебетала что-то из последних сплетен, не забывая при этом ловко раскладывать на одноразовых тарелках закуску:
— Эй, отберите, кто-нибудь камеру у оператора! Уже даже звёзды, к столу подтягиваются, — она показала в сторону Кай, которая поставила кобылу в коневоз и шла к шумной компании. — Водителю хватит!
Кай села на свободное походное зелёное кресло со спинкой, напротив Доминик. Сара что-то вещала фоном о том, как замечательно они двигаются к цели, впереди планеты всей, слагала бесконечно и неприлично длинные тосты, так, что Марко только и оставалось, что вспыхивать одобряющим Ci! Кай прикрыла глаза, чувствуя, как колыхнулся воздух по правую руку: Марко налил вина. Она кивнула, и, стараясь не поднимать глаз на Доминик, пригубила вино. Слишком велико было искушение увязнуть.
По шее провели рукой, ероша короткие волоски на затылке.
— А мне нравится… причёска, — пыталась изъясниться на корявом итальянском Марисса, наклоняясь вперёд и заслоняя собой Доминик. Но Кай лишь благодарно кивнула и улыбнулась: внутренний образ невозможно затмить. — Looks good!
Кай, продолжая улыбаться, откинулась на кресле: завтра последний день. Последняя возможность вернуть долг?
С дороги, что скрывали заросли боярышника азароль, послышался писк клаксона — приехали за Джорджией. Надо помочь с прицепом, а пока мужчины будут цеплять коневоз, постоять с кобылой. Кай и оператор с водителем пошли помогать конюху.
Доминик задумчиво сидела в кресле. Она понимала: Марисса двигается в нужном направлении, и расстояние между ей и Кай сокращается намного быстрее, чем ей этого хотелось.
— Пора и нам собираться, чего растеклись! — она поставила пластиковый бокал и решительно поднялась с места.
Последний день работали на третьей точке. Кутаясь в пледы от хмурой утренней зябкости и глуша кофе от сонливости, режиссёр, Сара и Кай разбирались с раскадровкой. Оператор расставлял камеры по периметру «площадки», чтобы заснять все движения прыжка через живую изгородь метр десять в высоту. Глазки камер прикрепили внизу под живой изгородью, две по бокам на «башенки» от изгороди, одну за всадником и впереди — важно было не упустить ни один кадр.
— …и если получится, то на прыжке будет здорово, если ты раскинешь руки, как в полете, — объясняла Сара.
Кай внимала, задавала уточняющие вопросы. С работы вырвало дельное замечание Доминик:
— Роман, — окликнула Доминик оператора. — Проверьте эти кусты ещё раз хорошенько.
— Да вроде все чисто, я пока камеры ставил, облазил все вдоль и поперёк, — Роман потряс куст. — Ничего.
Кай благодарно кивнула. Позевывая, к столику подошла Марисса и растеклась на свободном стуле рядом с Кай.
— Мне надоело снимать «ничегонеделание», — пожаловалась она Доминик на английском.
Не успела Кай осознать, что происходит, как Марисса по-ковбойски, потянулась и положила ноги на стол. Кай присвистнула, уставившись на начищенные рыжие «ковбойки», чуть потемневшие у подошвы от росы. Хороши. Марисса словила восхищенный взгляд и улыбнулась. Ещё чуть-чуть и замурчит. Самодовольно посмотрела на Доминик, словно говоря: «Вот и копыта отрастила!» Ещё в первую встречу заметила, как смотрит немка на обувь. Ценитель, ничего не скажешь. Вот пусть и оценивает.
Хлипкий стульчик скрипнул под Мариссой, откидываясь назад под гогот. Земля пошатнулась, и Марисса осознала, что падает назад. Кай словила её за шиворот и бережно вернула на место. Ноги со стола пришлось снять.
— Насколько бы ни были замечательны твои сапоги, им не место на столе, — подмигнула Кай.
Марисса вопросительно посмотрела на Доминик, ожидая услышать перевод нежной речи. Отсмеявшис, та соизволила перевести.
— Какая же ты зануда! — Марисса экспрессивно обернулась к Кай и скорчила смешную рожицу.
Проверили камеры и пяточек для прыжков, Кай накрасили, переодели в свободную светлую рубашку, полотняные брюки и разули для съемки: по замыслу должно быть почти полное единение с природой. Хотя по мнению Мариссы надо было сниматься «ню». На что Сара возразила, что если только для личного архива: на телевидение с таким роликом они точно не попадут. Да и показ на выставке будет под вопросом. Привезли лошадь. Кай размялась с ней в стороне, преодолевая искусственные невысокие препятствия. Но команды приступать не было. С тоской поглядывали на плотные тучи, которые не хотели расходиться и пропускать солнце. Ждали отмашки от Доминик.
— Я, конечно, могу подретушировать фото. Но все равно это будет не тот свет. Тем более на видео.
— Готичненько сегодня, — Сара подавала, собирающемуся визажисту кисточки.
— Про дождь ничего не было в прогнозе. Может распогодится? — Доминик коснулась бархатной морды Джорджии, что подошла к ней ведомая Кай.
— То есть чёткого времени начала у нас нет? — Кай пыталась не показывать раздражение: не так просто удержать у животного интерес к прыжкам. Они тоже утомляются, ослабевает внимание и желание работать. А потом начинают, как дети, баловаться и страдать ерундой, что вряд ли кому-то из присутствующих может понравиться.
Доминик еще раз взглянула на небо, ища подтверждение своим надеждам, и удовлетворенно кивнула — тучи начинали рассеиваться.
— Через полчаса начнем. Она похлопала лошадь по плечу и пошла к съёмочной группе.
— Главное — успеть до 16:00, а то мне надо отвезти Мариссу на какую-то съемку, — откликнулась Сара.
Солнце, как шантажист то выглядывало, то скрывалось за тучами. Как только лучи начинали пробираться через тяжёлые ватные тучи, все занимали исходную позицию старта. Длилось это минуты две и в лучшем случае можно было заснять только заход, прыжок попадал на очередное затемнение. К обеду солнцу удалось пробиться через тучную кашу. Воздух стал прозрачный, светлым, резонирующим, он словно усиливал цвета. Интуитивно все понимали, что этот подарок продлится недолго. И Кай с Джорджией снова и снова, сделав подготовительный круг, заходили на препятствие.
Джорджия не боялась, ход у неё был плавный и удобный, прыгала она запасом. С раскинутыми руками получилось даже лучше, чем ожидали. Снимали в обратном порядке: сначала галоп почёта с раскинутыми руками, затем прыжок. Стартовала Кай за изгородью, галопировала вдаль, делала подготовительный круг и заводила кобылу на препятствие.
Саре все не нравилось, чего-то не хватало. Она зашла со спины съёмочной группы и всмотрелась в видеокартинку. Одна часть лошади и всадницы были в тени. Особенно при фронтальной съёмке во время приземления. Пошарилась взглядом по площадке и вдалеке выхватила похожую изгородь. Идти минут десять — пятнадцать.
После третьего удачного «Снято!" Сара подошла к Кай:
— А что если попробовать снять прыжок не с другого ракурса, а через другое препятствие, — она закинула удочку, указывая в сторону нового маршрута и тут же переводя свою идею Мариссе.
Марисса тут же ее поддержала, затараторив Доминик на английском свои красноречивые доводы: и как мы эту площадку раньше не заметили?! И оператор с режиссером с любопытством поглядывали на лакомый кусочек.
— Ок, делаем все быстро и по той же схеме, — уступила Доминик.
Машину перегнали поближе, а Кай легкой рысцой добралась до места. С востока угрожающе подползали тучи, тенью растекаясь по полю, нагоняя и наступая на пятки. Оператор впопыхах рассовал камеры, и все заняли исходные позиции. Кай привычно сделала круг неспешного галопа, затем стартанула вдаль с распростертыми руками, и вернулась к препятствию. Джорджия отмеряя шаг уверенно, доверяя всаднику, шла на живую изгородь. Красивый галоп в три темпа, — Марисса скользила за оператором, бесшумно щелкая фотоаппаратом. Вот передние ноги оторвались от земли. Кай раскинула руки, отпуская ненужные мысли, подставляя лицо прохладному воздуху, прикрывая глаза в моменте единения, сливаясь с Джорджией, они словно стали яркой кометой.
Черные крылья взметнулись вверх, ударив Кай по лицу. Джорджия нырнула вниз, вытянув шею и силясь рассмотреть то страшное, что поджидает ее. Кай заскользила руками по гриве: поднять голову запаниковавшей коюыле, выровнять лошадь, поддержать. Джорджия приземлилась не на ту ногу, заскользила, припав на левое плечо, завалилась на бок, переворачиваясь. Кай вылетела вперед, отмечая, как сверкают у лица новенькие подковы. Прокатилась кубарем по траве и по-кошачьи сгруппировалась. Сидела на коленях, опершись обеими руками в землю.
— Охренеть! — над Кай возвышалась Марисса, щелкая фотоаппаратом.
— Как не проверил?! Как ты вообще эти камеры ставил?! — распекала режиссер оператора. — Спешил отправить их на тот свет? Проверь еще раз.
— О Мадонна, жива, слава богу! — на безопасном расстоянии присела Сара. — Ты как себя чувствуешь?
— Ну вы нас напугали. Все нормально? — это была Доминик.
Плечи Кай тяжело вздымались. Она сжимала траву, стараясь удержать дрожь в теле. Вокруг суетились, кричали, говорили, пытаясь достучаться до нее. То, что им показалось секундой, для нее длилось вечность повторяющегося кошмара. Сейчас она поднимет голову и увидит хрипящего Асмодея. Кай глубоко вдохнула, прогоняя наваждение.
— С Джорджией все хорошо, — нашла нужные слова Доминик.
Она держала за корду кобылу, что нервно подергивала кожей, и косила глазом в сторону страшной по-настоящему живой изгороди.
— Спасибо, — Кай выдохнула и посмотрела на Доминик.
Странная усмешка блуждала на ее лице.
— Со мной все хорошо, — она тяжело поднялась и покачнулась.
Сара с Мариссой кинулись на помощь, но Доминик остановила их жестом.
— Всё хорошо, — повторила Кай. — Помоги сесть…
Доминик сцепила пальцы рук замком, сделав импровизированное стремя. Узкую холодную ступню Кай обхватили горячие руки. Доминик почувствовала легкую дрожь и, когда Кай уже примостилась на спине Джорджии, обеспокоенно заглянула ей в глаза, слегка коснувшись бедра девушки. Кай отрицательно мотнула головой:
— Все хорошо, — еще попробовала убедить присутствующих, но в первую очередь себя, и наклонившись к Доминик добавила. — Надо уже закончить с этим. Верно?
Ободряюще улыбнулась и направила Джорджию к изгороди.
Они так не и поняли, сколько было этих пугливых птичек. К её возвращению оператор облазил заросли вдоль и поперёк и сам теперь походил на взъерошенную птицу, что смотрела на них встревоженно. Кай кивнула съёмочной группе и осторожно, неспеша подвела Джорджию к изгороди — пусть рассмотрит, обнюхает, изучит, поймёт, что бояться нечего. Успокоится. Когда кобыла удовлетворилась осмотром и начала меланхолично жевать листья, Кай отвела её в сторону и подняла в галоп.
Все затихли. С каждым шагом, приближающим их к изгороди, в ней разрастался страх: не справится, снова упадёт, все повторится, как тогда. Чёрным пульсирующим комом в животе, он разворачивал щупальца, хватая Кай за ладони — и те увлажнялись, — спускался по ногам легкой судорогой — и Кай сильнее сжимала бёдрами лошадь. Она не уступит.
Первая капля предупреждающе упала на щёку, вторая, настойчивее ударила по лицу. И когда Кай уже выводила Джорджию со второго круга на препятствие, чистое минуту тому назад небо заволокло. Подойдя почти вплотную к препятствию, когда вот-вот должен был совершиться решающий прыжок, Джорджия закинулась — ловко увернулась в сторону. На этом фортеле Кай, держись она слабее, сама бы спикировала в кусты, но она удержала равновесие и даже на переходе с галопа на рысь сохранила лицо. И все-таки это провал: её страх и усталость лошади — неравные противники. Кай перевела Джорджию на шаг и зажмурилась, подставляя лицо дождевым каплям.
— Все, хватит на сегодня! — Доминик объявила как можно громче, чтобы слышала вся площадка. — Попробуем завтра с этим куском. Если ребята ничего не придумают, — красноречиво кивнула оператору с режиссёром.
Сейчас ровно 16:00. Сегодня плёнку доставят режиссеру монтажа, а им остаётся только ждать и надеяться.
В глубине души Доминик радовалась дождю — форс-мажорное обстоятельство непреодолимой силы, которое сберегло им нервы и, возможно, здоровье.
Доминик смотрела, как Кай ловко накидывает дождевую попону на Джорджию и выхаживает кобылу подальше от любопытных глаз. Марисса встревоженно хотела кинуться за Кай, но Доминик болезненно перехватила вездесущего фотографа за руку и укоризненно покачала головой:
— Это не самый лучший момент, поверь мне. Иногда стоит проявить и чувство такта. Ок? — Доминик отпустила Мариссу и та, дёрнув плечом, отступила.
Через несколько минут Марисса, не попрощавшись, умчала на срочную съёмку. С ней уехали Сара, Марко и визажист. За ними отчалили под усиливающимся дождём, переговариваясь о чем-то оператор с режиссёром. Хозяину кобылы в разгар съёмок срочно понадобилось выехать в город, а Доминик ждала водителя, который должен был подъехать в течение часа и забрать фургон. Кай поставила лошадь в коневоз, там же переоделась, и пошла укрыться от дождя в фургон.

Доминик радостно и энергично разговаривала по телефону. Она кивнула входящей Кай и указала на место за откидным столиком напротив. Кай улыбнулась и присела на пол, у распахнутой двери фургона. Дождь разошёлся вовсю и за его стеной едва можно было разглядеть коневоз. Слышала, как загудела кофемашина.
Диалог Доминик показался Кай малосодержательным: она кивала, смеялась, поддакивала и рассыпалась кому-то в комплиментах. Кай терпеть не могла подобные длинные и, как ей казалось, беспредметные, разговоры: они утомляли. Да и вообще разговоры давались ей с трудом. Одно дело что-то показывать, наблюдая мгновенный результат, другое — вот так попросту трепаться. А может быть, ей просто нечего сказать?
Вдруг в фургоне наступила тишина.
— Не возражаешь? — Доминик присела рядом, касаясь бедра Кай. Протянула чашку горячего кофе.
— Спасибо, — Кай приняла и расплескала: руки дрожали.
Словно ничего не произошло, сделала глоток: сладкий и крепкий. Должно быть, как и Доминик. Отогнала от себя эти мысли и тут же сделала ещё один.
— Ничего так, получилось, — зажала горячий стаканчик ладонями, чтобы скрыть дрожь.
Доминик кивнула. Сейчас можно задать вопрос о прошлом, спросить что у них произошло за эти годы, как они изменились.
Может быть, Доминик рассказала бы о неудачной попытке с Николь, о том, как она мечется в поисках того самого нужного человека, который, как и родители, будет с ней все равно, что обе фигурки одного пазла, как продолжение друг друга.
Может быть, Кай рассказала бы о своих странных юношеских открытиях. О том, как она долго смеялась с Мартином — своим молодым человеком и немецким троеборцем, пытаясь совершить их первый "сексуальный контакт". Обессиленные смехом, голые, барахтающиеся, они в итоге просто напились, а Мартин, первый открыл ей глаза: сказал, что она или махровая лесбиянка, или ещё не встретила своего мужчину. К мужчинам Кай присматривалась долго. Им было с ней хорошо, комфортно и понятно. Ей тоже, пока они не нарушали границы дозволенного. А потом первый секс с женщиной. Кажется француженка, кажется, старше лет на пять, кажется даже на Кубке троеборья. Кай распирало это открытие: и секс может быть приятным, и даже желанным. Хотелось поделиться! И по возвращении с чемпионата она поехала на могилу Мартина: парня не стало уже как год — он с блеском проходил троеборные трассы, а погиб на дороге: в него влетел нетрезвый водитель. Больше рассказывать было некому, да и незачем. Кай не понимала массовый психоз камин-аута. Волной захлестнуло даже знакомых, что заставило ее охладеть к ним и свести контакты к минимуму — ей не нужны обезьяны с гранатой. Может быть, она бы рассказала, о том, что у неё никогда и не было серьёзных отношений. Отношений, которые требовали сил и времени, но самое важное — отношений, при которых ты подставляешь спину. Кай как от огня бегала от дискуссий на тему ЛГБТ сообщества, старалась упорно не замечать открытых лесбиянок, наподобие Мариссы, как будто говоря всем своим видом — я не такая! Но энергетика, движения, мимика и улыбка, играли против: семейные самцы подсознательно чувствовали в ней угрозу, а женщины, даже самые стойкие благоверные гетеросексуальные дамы, вели себя странно и… неадекватно — жеманно заигрывали, пытались прикоснуться к ней, вопросительно заглядывали в глаза. Может быть, Кай рассказала бы Доминик, что с того момента, как она её увидела в амуничнике, Доминик приходит к ней во снах. Такая же как сейчас, реальная, улыбающаяся. И каждое утро начинается с разрядки в душе. Но этого катастрофически мало.
Может быть, Кай рассказала бы, что миру не хватает честности, и, пожалуй, ей в первую очередь.
— Кажется, кофе остыл, — достучался до сознания голос Доминик.
— Прости, задумалась, — Кай отставила чашку в сторону. Внутренняя тряска ещё не прошла.
Доминик коснулась её плеча.
— Тебе холодно?
Кай отрицательно мотнула головой:
— Отходняк накрыл. Ничего, — Кай потёрла дрожащими ладонями лицо, словно стараясь взбодриться ото сна. — Через час отпустит. Вот ведь какое дело, когда на площадке или трассе, тебе все нипочём. Раздрай на земле начинается. Как только оказываешься в теплом уютном местечке, тут же начинаешь разваливаться. Как будто организм, собакина дочь, чувствует, что тут-то о нём наконец позаботятся… — Кай умолкла.
Кажется, она сейчас сморозила глупость. Проговорилась. Желаемое за действительное выдала.
Растерла дрожащие руки о шероховатую ткань бриджей, желая скорее избавиться от этой телесной слабости.
Доминик слушала, не сводя с неё глаз. И Кай на этот раз не отступила, ответила, и сил и желания отвести взгляд уже не было. Тёплая ладонь нежно поглаживала напряжённую спину, плечи, подбираясь к шее, и скользя вверх, к затылку. Дежавю…
Кай плавилась под умелыми руками. Доминик растворяла её сомнения, страхи, боль усталого тела.
— Рядом с тобой я перестану отличать реальность от сна, — проговорилась Кай.
— Я прихожу к тебе во снах? — шёпот коснулся тёплым дыханием ушной раковины, и по телу Кай расползлись мурашки, низ живота потянуло сладостным ожиданием.
Шум дождя заглушил слова. Доминик едва прикоснулась горячими губами к холодным Кай, потёрлась, ловя её дыхание, и только когда Кай потянулась к ней, поцеловала. Нежно, пробуя на вкус, изучая. Игриво отстранилась. И Кай перешла в наступление: усадила Доминик на колени, крепко сцепив руки на талии. Кай не могла насытиться, а длинные проворные пальцы пробирались под ткань рубашки, прохладой ласкали поясницу.
Но Доминик ускользнула от поцелуя. Захватила губами мочку уха, легонько прикусила. Губами спустилась по шее, припадая к пульсирующей венке, соскальзывая языком вниз и впилась зубами в плечо. Кай увернулась, смеясь, и крепко сжала Доминик в объятиях, обездвижила. Зарылась носом в волосы, вдыхая запах корицы и пряностей. Обе затихли приникнув друг к другу, ощущая биение сердца.
Доминик попробовала высвободиться, но не тут то было: нежность Кай сочетала в себе силу и твёрдость.
— Тебе говорили, что я приходила? — неожиданно спросила Кай, глядя в пелену дождя.
Доминик отрицательно мотнула головой. Ей до одури надоели пустые разговоры. Вот есть они рядом, сидят в объятиях друг друга, и что может быть лучше? Порефлексировать она и дома в одиночестве может. Она откинула голову назад, и по-кошачьи, поласкалась макушкой о Кай.
— А я с того момента… Сколько себя помню, хотела вернуть тебе… За Асмодея.
Кай почувствовала напряжение Доминик.
— Ты же этого с самого начала хотела? Близости, — Кай коснулась губами виска Доминик и задержалась на время. — Эта наша невысказанная «сделка». Идея фикс какая-то, отравляющая жизнь. Когда ты окончательно исчезла из Италии, я подумала — отпустило. Но тут через несколько лет — снова ты: наглая, раскованная, знающая чего хочешь, — Кай усмехнулась.
Зависимость от Доминик подбешивала. Захотелось и её выбесить, ранить. За все эти бестолковые опустошающие сны юности, странные сравнения всех встречных и поиск той-самой-совершенно на неё не похожей. Как Анна.
— Так что… позволь мне, — Кай подалась вперёд, укладывая Доминик на пол и возвышаясь над ней, — вернуть долг.
Налёт игривости слетел. По полу гулял сквозняк, линолеум фургона неприятно холодил спину. Карие глубоки глаза смотрели в глубину, которая щерилась осколками холода. Такая не согреет. Доминик со всей силы оттолкнула Кай, и выкатилась из «обятий».
— До пошла ты! — оставаться с ней наедине не было ни малейшего желания, и Доминик спрыгнула с фургона в дождь.
Сделала шаг в сторону своей машины и замерла. Остановилась под тяжёлым градом капель. Развернулась к фургону. В светлом проёме видела Кай. Та растерянно сидела на полу в бледно-синем свете энергосберегающих ламп.
— Да не нужны мне твои долги! С Асмодеем все закончилось! Ты свободна! Свобо-о-о-одна! — Доминик закружилась под дождём, подставляя лицо каплям. — И от завтрашней съёмки тоже! Аллилуйя! — она развернулась, и зло увязая во влажной траве пошла к своей машине.
Через стену дождя донесся звук мотора.
«Как была себе на уме, так и осталась, — хмыкнула Кай. — То сама лезет, то убегает. Вот и пойми её. Да пошли они!»
Машину свою Кай не брала: грозились довезти до самого дома. А теперь она заложница фургона и кобылы. Вот и пойми этих женщин. Кай стянула с седушки. Глядела на дождь, вслушивалась в его звуки, о людях думать не хотелось. От них один шум и проблемы. Вдохнула свежий влажный воздух и плотнее закуталась в плед...
— Эй, совсем отрубилась, бедолага? — её потрясли за плечо.
Вокруг стояла звёздная ночь. Над Кай возвышался встревоженный водитель.
— Пошли, в кабину пересядешь, там теплее, — мужчина помог Кай подняться и выйти из фургона.
На поляне махнул подоспевший конюх.
— А мы вот решили стихию переждать, а то в дождь соваться, только застрять.
— По дороге никого не встретили? — Кай подумалась, что вот порывистая Доминик как раз могла застрять по пути.
— Не, все чисто, — кивнул водитель фургона. — Ваши все уже по домам разъехались. Одна ты зависла. — Синьора уехала несколько минут назад.
Доминик тогда не уехала? Она все время была тут, рядом, на расстоянии нескольких шагов…
“Да ты мнительная дура!” — пристыдила себя Кай, краснея.
— Мне казалось фургон с кобылой останутся до завтра, чтобы не мотаться лишний раз.
— Так все давно переиграили, — водитель открыл дверь в салон и помог Кай взобраться в джип. — В половину пятого ещё, как начинался этот апокалипсис, синьора Морицетти дала отбой. Сказала, все у неё там сошлось, смонтировать осталось, — водитель захлопнул дверь.
Кай только кивнула. Вполне в духе Морицетти: освободить её от съёмки заранее зная, что её не будет. Какое великодушие: благородно отказаться в том, в чём ты больше не нуждаешься.
А она сама?
Кай прислушалась к себе, вглядываясь в освещённую фарами ночную дорогу.

22. СПИСОК

Кай стояла на пороге родительского дома, навьюченная пакетами из супермаркета. Уже пятница, а у неё сплошной бардак дома, в делах и голове. На новой квартире вчера была только в половине второго ночи. Переехала, а вещи толком не разобрала. Как на вокзале. Можно было бы заняться этим сегодня, но вчерашние выкрутасы дали о себе знать: мышцы плеч, спины и ног ноют, промежность горит — а она считай и почти забыла, каково это — такие нагрузки. И что она за сегодня сделала — спала до обеда, как в дурмане, пытаясь наверстать упущенный сон. А вечером по магазинам — вот и ещё один бездарно прожитый день: хотя бы успела навестить и поработать Эль Хазара с вездесущей Вероникой, которая, похоже, прописалась в конюшне.
Ханна неспешно открыла дверь. .
«Ну наконец-то, а то уж думала, стоять мне тут до второго пришествия», — Кай тяжело вошла в светлую гостиную, шурша пакетами. У неё был свой ключ, но она им не пользовалась. Ей нравился этот искусственно созданный и взлелеянный ритуал вынужденной встречи. Открывай дверь она своим ключом, Ханна, пожалуй, вряд ли бы заметила её приход: и было бы как в какой-нибудь сказке — а продукты нам приносят добрые феи. А так Ханне приходилось отрываться от уютных занятий — впрочем, все её занятия были уютны и окутаны пеленой женственности: будь то урок немецкого, чтение книги, или приготовление кекса — выныривать в грубую реальность и встречу с бесчувственной дочерью.
Ханна смотрела, как Кай против обыкновения, не разуваясь, прошла в кухню, оставляя на паркете следы от верховых сапог. Впервые видела её в рабочем: высокие рыжие сапоги, коричневые бриджи с полной леей, яркая клетчатая рубашка по обыкновению застегнутая на все пуговицы, стеганая жилетка, из карманов которой торчали перчатки для верховой езды в тон сапогам. Для полной картины, словно под окнами стоял не автомобиль, а верный конь, не хватало только хлыста, торчащего из сапога. За Кай вился аромат пота и конюшни.
— У тебя что-то случилось? — Ханна обеспокоено маячила за спиной дочери.
— Все хорошо, — Кай расставляла в холодильнике продукты.
Ханна могла бы и сама это сделать, но тогда ей придётся чем-нибудь себя занять, а это наверняка чае-кофепитие с попыткой вести задушевные разговоры. Или молча жевать кексик.
— А я кекс готовлю, — Ханна подошла к столешнице, на которой были расставлены ингредиенты.
Отсюда, ей было видно лицо дочери. Выглядела она измождённой. Кай положила овощи и, ухватившись за полку, в растерянности замерла на несколько секунд, прикрыв глаза. На лице горел нездоровый румянец. Ханна наклонилась к пакету и стала подавать продукты дочери: вдвоём быстрее закончат. Кай бы прилечь сейчас.
— Фрау Хоффшольц завтра празднует именины, она попросила испечь кексы. Говорит, у меня хорошо получается, — Ханна подала последнюю бутылку молока.
— Не просто хорошо, — Кай осмотрела набитый холодильник: на неделю Ханна обеспечена. — Твои кексы — лучшие. Я ничего вкуснее не ела.
И это было правдой. Кай захлопнула холодильник и прошла к раковине сполоснуть руки. Ханна подала полотенце. Она обеспокоено смотрела на дочь, пытаясь словить её воспалённый взгляд. Тёплые слова Кай воодушевили.
— Хорошо. Тебе я тоже приготовлю. Могу несколько. Для ваших ребят, — Ханна улыбнулась, почувствовав себя нужной. Но дочь холодно кивнула и побрела в гостиную.
Ханна сжала полотенце: ну как она так может? Сколько можно дуться?! Как маленькая.
Нагнала Кай у двери.
— Когда в следующий раз придёшь? — попробовала начать издалека.
Кай удивлённо посмотрела на мать:
— Как обычно, в пятницу. Если у тебя по списку что-то изменится, пришли сообщение. Или наберу тебя накануне.
— Может, останешься сегодня у меня?
— Меня Освальдо ждет. Мы договаривались.
— Я могу позвонить ему, скажу, что ты неважно себя чувствуешь, — Ханна упрямо смотрела на дочь. — Это ведь правда. Тебе опасно сейчас вообще на улицу выходить, не то что за руль садиться.
— Со мной все отлично. Понятно, — Кай ответила таким же упрямым взглядом.
— Ты еле на ногах стоишь! — Ханна сжала полотенце: будь у неё силы, огрела бы дочь по упрямой балде!
Кай заметила инстинктивный жест Ханны, и лишь криво усмехнулась:
— Вас фрау Вельтман даже время не исправит. Я просто курить бросила. Пройдёт, — Кай взялась за ручку двери.
И Ханна воспользовалась замешательством, выплюнула вслед:
— Не в этом дело. Ты всю себя растрачиваешь на людей, которые не в состоянии оценить ни твои старания, ни заслуги. А Скортезе вообще тебя использует. С детства!
— Уж лучше так! — Кай захлопнула дверь и быстрым шагом направилась к машине.
Ни на минуту она в этом серпентарии не останется. Каждая встреча — как серпом по яйцам. Будь у неё яйца, конечно. Лучшая защита — это нападение. Лучший разговор с Ханной — агрессивная защита. Уткнулась горячим лбом в ладони, на руле. Сейчас отдышится и потихонечку дальше покатит. Глядишь, за час доберётся.
Когда дверь захлопнулась, Ханна прислушивалась к тишине. О приходе дочери напоминали следы на полу, заботливо наполненный холодильник и саднящее чувство тревоги в груди — кажется, она со своей жизнью не справилась. Каждая попытка вызывала ещё большее противостояние со стороны Кай. Ханна села в кресло, одела очки для дальнозоркости и набрала ненавистный номер. Ответили как всегда быстро:
— Чем могу быть полезен, фрау Вельтман, — раздался голос Освальдо Скортезе.

***

Кай нравилось бывать у Освальдо. Двери его дома всегда были открыты. И неважно, есть он на месте или появится не скоро. Иногда они зависали до полуночи в обоюдном молчании, каждый занят своим делом: Освальдо ваял какой-нибудь очередной кулинарный шедевр, а Кай читала в гостиной, развалившись на диване. А самые смешные моменты непременно зачитывала ему вслух. Только здесь она чувствовала себя дома.
Привычно открыла дверь своим ключом. Поставила пакеты на черепичную плитку. Облокотилась спиной о стену, руками уперась в дрожащие колени: после вчерашнего мышцы ныли так, что она даже переодеться в клубе не смогла. Не то, чтобы разуться у Ханны. Глубоко вдохнула и посмотрела под ноги. Золотистая от солнца плитка зашевелилась, расползлась и кинулась ей в лицо, резанув солнечным бликом-вспышкой под веками.
Когда открыла глаза, в комнате было темно, голые ноги скользили по прохладной ткани, а сама она была укатана в мягкий пушистый плед. В сумерках поблескивал огонёк сигареты.
— Ты же бросил, — Кай вытащила руку из-под пледа навстречу огоньку, и застонала: резкая боль прострелила лопатку.
— Бросишь тут с вами, — огонёк погас и Освальдо подъехал к дивану.
— Ничего себе… отключилась — Кай посмотрела на широкий рукав мужской пижамы, и прикрыла глаза.
— Полихорадило немножко, — Освальдо пощупал лоб, — жить будешь.
Наклонился и в руках как будто по мановению волшебной палочки, у него появился термос. Налил настойку в чашку и протянул Кай.
— Полезнее кофе будет.
Кай глотнула и закашлялась: горячий кисло терпкий напиток драл горло.
— Витаминчики. Пей до дна… Вот и умница!
Освальдо нежно принял кружку, а затем положил тяжёлые горячие руки на плечи Кай, как будто собираясь трясти её, или душить. Неожиданно резко сжал их, буравя большими пальцами под ключицей, ввинчивая их, в мышцу, ковыряя нервы.
— Ааагр, — Кай выгнулась и застонала от боли.
Освальдо, как будто этого было мало. Перевернул её на живот и пошел ниже, вызывая нестерпимую боль в одеревеневших мышцах. Когда дошел до поясницы, скинул на землю плед и потянул болевой сидром дальше. Кай не стерпела. Освальдо ловко увернулся от попытки лягнуть. Поднял с пола покрывало, с обычной заботой укутал ее.
— Да что ж ты творишь … — Кай хотела выкрикнуть зло, но получилось жалобно. На выдохе вместе с последними силами. На лбу выступила испарина.
— Миозит, — заключил тренер. И скрылся в кухне.
Кай настороженно прислушивалась, предчувствуя недоброе. Через минуту Освальдо чиркнул ночником и в бледном свете ламп зловеще помахал тюбиком.
— На живот! — скомандовал тренер.
Когда истязания прекратились, Освальдо взмок не меньше брыкающейся Кай. Он подоткнул плед, чтобы тепло не уходило.
— Уж не засос ли на плече причина твоего бедствия? — Освальдо закурил.
Жаль, ему не видно было в слабом свете ночника, как покраснела Кай. Она инстинктивно дёрнула рукой к шее: обычно была аккуратна, и от других требовала того же.
— Не боись, больше меток нет. Все аккуратно.
— Отчасти… — призналась Кай и протянула руку за сигаретой.
Боль ушла и тело отдыхало. Кай затянулась и блаженно зажмурилась. Отдала Освальдо сигарету и плотнее закуталась в плед, словно он мог укрыть её от бед и напастей этого мира. На границе сна, проваливаясь в тёплую негу, пробормотала:
— Самая большая причина своих бедствий — я сама.
С явлением Доминик все вышло из-под контроля: четко налаженный график и быт, люди, которых она с такой тщательностью подбирала (взять, к примеру, ту же Анну). Жизнь превратилась в одну сплошную навязчивую идею.
Утренний свет резанул глаза, и Кай прикрыла веки ладонями. Призрачным эхом отозвалась вчерашняя боль в мышцах. Осязая стопой прохладную плитку, осторожно ступила, проверяя свои силы: на ногах держится. Значит и делами заняться в состоянии. Выпутавшись из объятий пледа, короткими перебежками прошлёпала в ванную.
У развилки широкого коридора задумалась — налево или направо? Постоянно путала гостевую часть дома с хозяйской. Если спальни спутать было невозможно: Освальдо спал на полу — это экономило время и позволяло начать день с физических упражнений, да и сама спальня походила больше на спортзал по подготовке супермена: шведская стенка, груша, гимнастический мяч и зеркало во всю стену.
Спальня для гостей, напротив, убрана в лучших традициях сказки: тяжёлая резная двуспальная кровать с высоким матрасом и пышным постельным бельем. Лично Кай предпочитала завалиться на диване в гостиной, а это несметное убранство, подобранное со вкусом и любовью, смущало её. Пусть Освальдо и был гостеприимным хозяином, но Кай казалось, что все это — и роскошная кровать, и инкрустированный интарсией туалетный столик предназначены для кого-то другого.
Разительно отличались просторные уборные. Комнаты-близнецы в разных сторонах дома. И комфортно и ненавязчиво оборудованы для нужд хозяина и его гостей. Для того, чтобы принять душ, не надо было залазить в кабинку. Душевая была вмонтирована в пол и ограждена от общего пространства стеклянной стеной. В неё в лёгкую могла въехать инвалидная коляска и даже развернуться там в случае необходимости. По стене со стороны «въезда» был вмонтирован поручень, а в душе можно было воспользоваться откидным стульчиком.
Значит направо, решила Кай, и, прошлёпав босиком по полу, сомнамбулой вкатилась в уборную. Включила воду, и ополоснула лицо. Что за день сегодня! Суббота! Вероника?! Стоит, небось, на остановке, чуть ли не с рассвета. Гори в аду, Морицетти! Кай, не глядя, схватила полотенце и растёрла лицо, сгоняя остатки сна.

Окончательно проснулась она, упершись взглядом в список. Потрепанный лист формата А4 закрывал часть зеркала: не спрятаться от него — не скрыться. Убористый почерк, буква к букве, отсутствие междустрочного расстояния делали его бесконечным. Некоторые пункты написаны разными чернилами. Список пополнялся, разрастался и, похоже, — Кай таращилась в некогда ненавистное имя — жил собственной жизнью. Отложила полотенце и всмотрелась в исписанный лист. Пункты не нумеровались. Каждый начинался с отдельной строки, и большая часть была вычеркнута.
Самостоятельно обходиться
Наладить быт
Самостоятельно зарабатывать
Свести уровень дохода как до травмы и преумножить его
Научиться готовить
Чувствовать себя как рыба в воде
Перестать комплектовать
Елена…
Секс
Старательно, вычеркнуто жирным (видимо, несколько раз) имя гречанки идеей фикс притягивало внимание. Как нечто недосягаемое. Все равно, что вы мечтаете о полете, и, чтобы утихомирить разбушевавшуюся фантазию и желание, покупаете себе радиоуправляемый самолет. Похоже, список составлялся в состоянии выплеснуть на бумагу как можно больше за короткое время. Эдакие игры с бессознательным. А во время редактирования — или жизненных обстоятельств? — имя было твердо вычеркнуто, и теперь бросалось в глаза неразрешённым гештальтом, не взятой вершиной. Заменить желаемого человека на секс? Казалось бы, что уж проще.
— Завтрак готов! — отвлек Освальдо.
Кай закрутила кран, еще раз промокнула лицо полотенцем и поспешила из хозяйской уборной.
На кухне Освальдо разливал свежевыжатый сок по бокалам:
— Тебе рано утром звонила твоя Вероника. Я сказал, что тебе нездоровится. Очень переживала.
— Спасибо. Я должна была с ней позаниматься.
— Все, что ты сейчас должна — это хорошо позавтракать.
Кай села на внешне грубую, устойчивую деревянную табуретку в стиле рустик и стала намазывать джем на тосты. Освальдо под протестующие вопли поставил перед ней тарелку с ароматной овсянкой, и аппетитно тающим в ней золотистым маслом. Сам ловко пересел из кресла на табурет напротив: движение — это жизнь. Это повторял он будучи тренером Кай, это же и осталось его кредо после травмы.
Кай задумчиво ковыряла овсянку: из головы все не выходил этот чертовый список. Все-таки надо было направо. Отправила первую ложку в рот. Ханна такую вкуснотищу на завтрак приготовить была не в состоянии: обычно доедали слегка подсушенные кексы выходного дня или наскоро разогретый ужин.
Травма изменила Освальдо. Он стал не таким категоричным, как раньше. Да и радоваться стал больше. Хотя свежезаваренный кофе был в его жизни и раньше. Как и сигареты. Но теперь он им радовался. Только откровенные вопросы и замечания, о физической несостоятельности, могли вывести его из душевного равновесия. В этой гонке, как бы он не старался, кажется, Освальдо с горечью понимал: здоровый человек не ровня инвалиду.
«С другой стороны, не так много адекватных мужчин среди нормальных», — ударила в голову навязчивая мысль, и Кай не выдержала:
— А что будет, когда ты вычеркнешь все пункты? — она мотнула головой в сторону списка.
— Все?.. боюсь все невозможно, — Освальдо засмеялся.
— Если заменить имя. То все станет возможным.
— Если не стремиться к невозможному, то и возможное покажется недосягаемым, — и отмахнулся. — Да ерунда это. Баловство. По пьяне написал. Забудь.
— И по пьяне выполнил 98%.
— Можешь помочь? Нет? Не суйся тогда.
— Кстати, о помощи, — Кай закатала рукава пижамной рубашки и взялась за сок, — существуют сайты, где можно подобрать спутницу… и не только на ночь.
— Ты пользуешься ими? — от вопроса в лоб Кай поперхнулась соком. — Значит, нет. А мне чего предлагаешь? Ты мне лучше вот что скажи, как человек, знающий толк в извращениях, — он очертил ее фигуру чайной ложкой точечно указав на место засоса, — как женщины сексом друг с другом занимаются. В чем кайф?
— Мне кажется это не разговор для завтрака, — Кай опустила голову над тарелкой.
— Мои потребности — тема, а твои, видите ли, не подходят. Сколько елозить будешь, Вельтман? Члена нет ни у тебя, ни, можно сказать образно, у меня, но вы же как-то справляетесь с этим, — смешливые глаза буравили Кай.
— Не думаю, что могу тебе быть полезна в этом, — Кай посмотрела на Освальдо и пожала плечами. — Честно.
Прям чистый невинный, ничем не замутненный взгляд голубых глаз.
— Давай без вашего семейного лицемерия, — вспыхнул Освальдо. — Мне в глаза уже могла бы и не врать. То я не заметил, какие шуры-муры ты крутила с француженкой на Еврокубке. На грани фола, Вельтман. Думал, проиграешь со своими любовями. Ан нет, сделала ее. И еще русская выездючка была. Вас тогда чуть в судейской не накрыли. Думаешь, кто твою жопу прикрывал? Больше конных девиц я за тобой не замечал. Но и мужчин. Так что, — Освадьдо развел руками, — все очевидно.
— Хорошо, — Кай отодвинула от себя завтрак. — У тебя есть что-нибудь покрепче?
Солнце обозначило полдень. Кай сидела на полу гостиной, опершись спиной о диван и закутавшись в плед. В руках искрился Янтарной жидкостью бокал. Освальдо курил и задумчиво слушал ученицу: и когда это они успели поменяться ролями?
— Слышал, пошлую пословицу — зачем мне мальчик, когда у меня есть пальчик! Согласна, — Кай глотнула виски, — мерзость. Но главное суть: руками ты можешь сделать больше, — Кай отставила бокал и покрутила ладонями. — Ловкость рук и никакого мошенничества. А еще языка. Женщины любят ушами, а еще им нравится кунигулис. Ты делал когда-нибудь кунигулис? — Кай вглянула на задумчивого Освальдо.
Тот делал вид, что занят очень важным делом: стряхивал пепел с сигареты в пепельницу. Но знала, остановись она, он тут же потребует продолжения.
— Ладно, проехали, — она поерзала на месте и продолжила. — Мне казалось это вам должны были объяснять на уроках адаптации, — осеклась, словив его негодующий взгляд из-подо лба. — Ок, хрен с ними. Уроками адаптации. Я не знаю, как ты строил отношениями с женщинами раньше, что все самочки от тебя были без ума априори, сейчас для этого потребуется чуть больше желания и внимания. Зато теперь ты непобедим! Почти как супер-герой. И… твоя избранница сможет испытать просто серию оргазмов. Это как эксперимент над человеком. Я готова поклясться — раз уж мы начали трещать на эту тему — что раньше два-три оргазма иссушивали тебя и лишали сил. А теперь смотри, — она начала загибать пальцы на руке, — ты контролируешь ситуацию, ты даришь партнерше удовольствие.
— Но вдруг ей тоже захочется доставить мне удовольствие?
— И захочется. Что в этом страшного?
— Я не могу ответить ей тем же.
— Это ты так думаешь. Прислушайся к себе. Ищи. Пробуй. Здесь нет универсального рецепта. Для каждого он индивидуален. Эрогенная зона плавающая. Последнее, кстати, — ткнула в Освальдо указательным пальцем и сделала глоток, — из твоего курса адаптации. Почему я штудировала ТВОИ книги?
— Я начал, но все это восторженное вступление показалось мне разговорами в пользу бедных.
— А фильтровать информацию надо, синьор тренер. И потом… о грустном. Это ведь ложь, что женщина вся такая жаждущая секса и готовая к спариванию двадцать четыре часа в сутки. Поспрашивай домохозяек? Со временем секс для них становится скорее повинностью, чем удовольствием. Никакой регулярный секс не заменит яркости спонтанного открытия и единения. Порой случайный поцелуй занимает женщину больше, чем ежедневные семейные игрища под одеялом.
Кай сделала глоток и покатала терпко-горьковатое виски по небу.
— Боже, что ты смотришь на меня, как будто я Америку открыла?
Освальдов вспоминал Елену, ее визиты к нему. Визиты за «дозой удовольствия». Спонтанные. В их встречах не было времени нежности, признаниям, словам и мечтам о будущем. После оба спешили разбежаться. Почему же после травмы, вместо того, чтобы исчезнуть из его жизни, Елена искала повод для сближения. Играла. Провоцировала.
— Так что если ей захочется мужского члена?
— Кто о чем, а вшивый о бане, — Кай застонала и уткнулась лбом в колени. Досчитала до десяти и выдохнула. — Да купи ты дилдо в секс-шопе. Цена копеешшная. А радости пока зарядки батарейки хватит. Она побольше работает, чем весь наш внутренний ресурс.
— Ты предлагаешь мне скупить магазин секс-игрушек?
— А ты выше секс-игрушек?
Освальдо неопределенно пожал плечами:
— Это все как-то…
— Богомерзко и противоестественно? — Кай цинично хмыкнула.
— Но вдруг моя женщина окажется выше этого?
— Тогда может и секс ей не нужен, и мы тут зря распинаемся, — Кай подлила себе виски.
— И все-таки,… — Освальдо пытался сформулировать мысль, — это очень деликатный момент — использование игрушек.
— Если два человека хотят договориться, то они найдут способ. И что касается женщин — с ними договориться проще. Порой достаточно просто. Начать. Говорить. И да, — это не слабость, — Кай осушила бокал залпом. И приложила руку ко лбу, на плечи навалилась усталость и хотелось одного — спать. Кажется, жар возвращался.
— Я понял, — Освальдо подъехал к ней, забрал пустой бокал и початую бутылку.
— Оргазм партнера, — Кай взобралась на диван, — это непередаваемое удовольствие. А Елена… Блажь это, — укуталась в плед. — Тебе творить надо свою жизнь, а не сравнивать. Попробуй для этого повстречаться с другой. На тебя ведь заглядываются. Я видела. Зря мы тебе что ли страничку в соцсетях сделали?
— Бесценные советы, — шутливо отозвался Овальдо, поправляя плед. И неожиданно добавил:
— С тебя адрес сайта.

Освальдо еще посидел рядом, вслушиваясь в ровное дыхание Кай, а потом осторожно, стараясь не разбудить, взял ноутбук и скрылся на кухне.
Экран излучал холодный свет спокойствия.
«То, чего ему в последнее время недостаёт».
Освальдо и полистал свою голую безликую страницу, кликнул на одного-единственного друга — Кай. И перешёл на её аккаунт.
Всмотрелся в фото Кай. И всё-таки она здесь немножко другая. Не такая замкнутая, натянутая как жизни — лучшие фото, лучшие моменты, и вот ты чуточку лучше, чем в жизни. И Кай такая же — чуточку раскованнее, смелее в общении — судя по фото с какой-то вечеринки.
Но снимков с учениками в альбоме оказалось больше, чем самой Кай. Она со свойственной ей козерожьим упрямством скрупулёзно протоколировала все победы своей группы, подписывала фотоальбомы, и вывешивала расписания занятий и объявления о субботниках. Просмотров и лайков у неё было куда больше, чем у официальной страницы Неаполитанской школы верховой езды, которая была создана одним из учеников, что исчез с концами, прихватив с собой все пароли и явки.
Для Кай соцсеть стала учебной лабораторией.
«Хитро придумано, — заметил Освальдо. — А кто в друзьях у нашей замкнутой девочки Ja?”
Сто пятьдесят четыре человека. Ничего себе. Кто бы мог подумать. Кто все эти люди?
Пролистал список друзей, всматриваясь в фотоиконки, ища знакомые лица. Большинство из них — несовершеннолетние ученики. Увидев знакомое лицо Освальдо повеселел. Хотя «встреча» была неприятной: с фото на него самоуверенно смотрел в форме олимпийской сборной Ильяз.
И тут ты…
Освальдо быстро пролистал конкурента и листал бы и дальше, если бы взгляд не…
Елена…
Как же он сразу не додумался!
Страница неспешно загрузилась. В таймленте отобразилось фото — Елена стоит у собора св. Николая в Бари с каким-то мужчиной. Фотографирующий явно был не опытен, и больше всего хотел запечатлеть собор во всей красоте, поэтому фигурки Елены и её спутника выглядели мелко, так что и лица не разобрать.
Геолокатор подсказал место и время: Бари, на следующий день после игры и ссоры на яхте.
А подпись имена: Елена Боцарис с Густав Аппель.
Незваный спутник Елены на яхте. Освальдо видел, как склонился тот рядом с Еленой, у перил “Оникса”, как шептались они о чем-то. А на следующий день сделано это фото.
Освальдо щёлкнул по ссылке на подписи. Страница грузилась слишком медленно. Освальдо захлестнуло нетерпение. Он хотел знать об этом человеке все: где он живёт, чем занимается, о чём думает, и, конечно, как сильно близок с Еленой.
Сначала он увидел почти чёткое фото — мужчина в костюме, высокий лоб, светлая кожа, голубые глаза. Почему-то вспомнились глаза Кай.
«Какой характерный ариец», — хмыкнул Освальдо и прочёл надпись под фото: Густав Аппель, нейрохирург.
И замер.
Треск цикад, ветерок гладит рапсовое поле, а Елена склоняется к нему. Тёплый игривый шёпот на ухо:
«Нейрохирург. Один — ноль в мою пользу».
Экран замер и с тихим чшш… погрузился в темноту. Освальдо нажал кнопку пуска, но ничего не произошло — ноутбук разрядился. Попытался найти заряное: на кухне нет. Осторожно въехал в гостиную и вспомнил, что оно, кажется, погребено где-то под подушкой Кай. Но та глубоко спит.
Сегодня он отступит. Но только в этот раз.
А в голове навязчивой мыслью бился вопрос: «Кто вы, Густав Аппель? Я хочу знать о вас все».

Отредактировано Sonja Gatto (16.07.17 12:56:51)