И вечер смят. И день - до дыр изношенный.
И мало, очень мало волшебства.
Считаю, раз-два-три, свои горошины:
играю, пять-шесть-семь, в свои слова.

Душе моей не холодно, не боязно,
хоть мало, очень мало волшебства.
Считаю, три плюс пять, вагоны поезда,
играю в "уезжаю - забывать".

Уехать бы, где солнце - вышекрышево,
а, значит, много-много волшебства.
Там с солнечными храбрыми зайчишками
учиться буду счастье рисовать.

Но вечер смят. И день - до дыр изношенный.
И мало, очень мало волшебства.
Пусть мало. Только в нём живут хорошие,
игрушечные, добрые слова.

(с)

Алые паруса

0.
Нож я храню, подарок, что рукоять резна.
Памятка; двадцать третья бешеная весна.
Не кровоточит память. Светлое остриё
Служит мне верой-правдой, немое и не моё.
Вольно сжимая в ладони резную кость,
Знаю, как было близко зло - и всё-таки не сбылось.

И вроде бы помню, как в трейлерном парке, в голодном детстве,
Один наркоман, заплутавший в дебрях причин и следствий,
Безумный старик, мне сказал: держись, стрекоза,
Ясно вижу - ты повстречаешь свои Алые паруса.

1.
Умник и дурень, мямля и острослов -
Всяк на свой лад - расскажут баечки у костров.
Дескать, каждые двадцать три года (спаси Господь)
Тварь собирает души и пожирает плоть.
Ясной весною, на три недели и два денька
Бойся пугала в поле, бродячего огонька,
Чёрной тени крылатой в безветренных небесах,
Старых фургонов - и благодари свой страх.

И у любого рассказчика друг или брат
Издали видел серую тварь несколько лет назад.
И обязательно кто-нибудь из родни
Слышал фургона рык или бывал на месте резни.
Те, говорят, бежали, а эти - дали отпор,
Да только ведь все сложили головы под топор.
Сказывают о копьях, о хищных его когтях.
Смейся, не верь, но бойся. И благодари свой страх.

2.
Пальцы колец не знали, волосы были черны.
Двадцать три мне сровнялось в долгом пути посреди весны.
Ясный день мне припас подарок, дурной подвох:
В паре миль до ближайшего города мёртво мой мотоцикл заглох.
Мой "Триумф", моя гордость, любовь моя,
Потащу пешком, на чём свет тебя матеря.
Здесь глухая дорога, на помощь расчёта нет.
Заливали глаза мне солёный пот и закатный свет.

3.
Пальцы колец не знали, волосы были черны.
Он подъехал с востока, старый фургон со времён Войны.
И только его холодная тень остановилась рядом со мною,
Моя мимолётная радость сменилась глубокой тьмою,
Сердце накрыла непроглядная злая ночь:
Так - к зайцу в силках бросается лис, но не чтобы ему помочь.

А тот, кто был за рулём фургона, в окошке стекло опустив,
Глядел на меня из-под старой шляпы, свистел весёлый мотив;

А тот, кто шагнул с подножки ко мне, глядел на меня в упор,
И в жилистой серой руке его был серебряногубый топор;

А тот, кто мне ласково улыбался, глядя прямо в глаза,
Расправил кожистых крыл за спиною
алые
паруса.

4.
И если б не было слито недавно всё в придорожный кусток,
То не избежать бы Ассоли Лонгрен постыдных мокрых порток.
Но говорят, после спячки в первые дни у Серого легче нрав:
Азартен, игрив на свой лад, помимо жратвы желает ещё забав.

Ветер постанывал в алых полотнах крыл.
Голосом стылой бездны Серый заговорил.

"Что же ты скажешь - ну же, смелей, изволь -
Как ты попросишь оставить тебя живой"?

Ржавчиной веяло от него, кровью, землёй и дымом.
Неотвратимым.
Несмертным.
Неумолимым.

Но ужас, оледенивший сердце, прорастал без надежды н о в ы м.
И голос мой креп, набирая силу с каждым бездумным словом.

5.
Так вот ты какой, что предсказан мне, под алыми парусами.
Воля твоя, а девы вроде меня смерти взыскуют сами.
Вот вдоль запястий шрамы - это в пятнадцать лет
Я поняла, что дальнейшего смысла нет.
Глупые смерти отнюдь не бывают редки:
В двадцать один я выпила все таблетки.
Снова спасли... но видишь, за шагом шаг
Я приближалась к встрече с тобою, моя душа.
Хочешь - убей нелёгкой своей рукой,
Но раз существуешь ты, то должен быть и Другой.
Тот, белокрыл, милосерден, дитя высоты,
Гибель отводит так, как жизнь отнимаешь ты.
Мгла, из которой ты выполз, свидетель будь:
Значит, он существует - истинно Светлый путь.
Век человечий глуп и так отчаянно мал.
Сердцу не жить без чуда. Ты этим чудом стал,
И человечьей душе не так страшен твой смертный плен.
Будь же за это, проклятый, вечно благословен.

6.
Ветер посвистывал весело в алых полотнах крыл.
Демон моим ответом, казалось, доволен был.
Улыбаясь, он резной рукоятью вперёд протянул мне нож.
- Честно - держи на память. Долго же проживёшь.

Пальцы колец не знали, но на шее акулий зуб,
Цацка для тех, кто достаточно юн и глуп,
Куплен он был полгода назад в дешёвой лавке на побережье
И - так мне казалось - к любой подходил одежде.

- Костью за кость дарю тебе, зубом за остриё.
Что же до этой встречи - как уж забыть её.

7.
Нож я храню, подарок, что рукоять резна.
Памятка; двадцать третья бешеная весна.
Не кровоточит память, как полжизни назад
Мне довелось повстречать синеглазый весёлый ад.
Лишь холодит в груди после стольких счастливых лет:
Между чьих ключиц висит теперь мой дешёвенький амулет.

Страшен мой алый парус в тонком рисунке вен.
Где бы ты ни был, проклятый:
будь вечно благословен.

не помнить бы, где с табаком киоски.
не знать, как живётся в чужих городах.
и не понимать бы, о чём маяковский
когда-то в своих написал стихах.

но увы, каждый знает, где взять сигарет,
как домашняя пахнет выпечка.

и у каждого в жизни с течением лет
появляется
своя
лиличка.

(с) всёначинаетсясполёта

Отредактировано Ia.vernalis (30.11.18 13:17:33)

А ближе к концу у тебя остается так мало,
Так мало живых, от которых тепло и светло.
Всех тех, кого ты так по-детски на пальцах считала,
Молясь, чтобы дольше - и легче - и просто везло.
И вот - разгибаешь упрямо сведенные пальцы,
Поштучно, поштучно - и скоро окончится счет...
А кто-то тебя сосчитал - и не хочет прощаться,
По-детски надеясь, что этим тебя сбережет.

Анна Полетаева

Сегодня без пяти зима…
Лохматый снег засыпал лужи,
Морозец прихватил дома,
влетая в дверь промозглой стужей...
Сегодня без пяти зима....
На улице светлей и тише,
Пушистой шубой дерева -
в мехах небесных чутко дышат…

Сегодня без пяти зима…

Маргарита Грант

ты, конечно, скажешь мне, что я безрассуден, но
я бросаюсь в море, море-озерцо,
на большой покрашенной в желтый цвет посудине.
должен же героем стать я в конце концов.

должен же открыть свой путь дивный, неизведанный,
край земной увидеть и слушать океан.
я к тебе еще вернусь, поделюсь победами.
а пока ты меня ждешь, я смогу все сам.

наконец увижу, что мир простой и чистый и
что бояться и бежать — самый глупый ход.
у тебя в глазах всегда — две чудные искорки,
оказалось, и в моих их зажечь легко.

только верь в меня и пусть все случится вовремя,
как по нотам, как стихи: от и точно до.
я к тебе еще вернусь и отдам истории.
а пока ты меня ждешь,
у меня есть
дом.
©

Ты как солнечный луч, что щекочет глаза рано утром ))..
Как морозцем по коже, так трепетно смотришь в глаза,
Отражаешься в них, растворяясь в душе перламутром.
Наполняя безумством надежд внеземного тепла.

Расплетаясь словами из уст, говорящих так сладко,
Проникаешь во все уголки неподдельным добром.
Ты такая родная, но все ж для меня ты - загадка,
Как невинный цветок, чуть пробившись трепещет листком..

Он так полон таинств и стремления жить в этом мире,
Напиваясь росой ослепляет своей красотой.
Он изящен и свеж, но по своему все же настырен..
Шлейфом бархатным веет, пронзая своей чистотой..

Ослепляет блаженством багровых, волнующих красок,
Дополняющих землю природных богатств волшебством,
И волнительно-грешно срывая ненужные маски,
Отрезвляет пьяня  неподдельным своим естеством.

Отредактировано ВечерСуббота (02.12.18 02:34:30)

На третий день она сошла с ума. Но лучше разберёмся по порядку.

Атаковала улицы зима, в трубе у почты прятали закладку, из окон пахло луком, был четверг, ей было нужно по делам на почту, забрать письмо.

Откуда: Кенигсберг. Шесть цифр: индекс. Отправитель: прочерк.

Потом она сидела за столом с дурацкой синей скатертью в цветочек и не могла насытиться письмом, и как узор разглядывала почерк.

Там было: я всю жизнь тебя искал. И для чего ты пряталась так долго? Там было: я срывался с острых скал, я мёрз как волк, топчась в холодных фьордах, я звал тебя, так громко, как я мог, облазил все углы и щели в мире, я падал, я вставал, сбивался с ног, а ты сидела тут, в своей квартире!
Там было: приезжай. Скорей! Я жду! Я здесь разжег камин, навялил мяса, достал с небес четвертую звезду (три предыдущих как-то подугасли, пока я ждал тебя. Так долго ждал!)

Даю тебе три дня на размышления. Потом иду с цветами на вокзал и буду ждать тебя до посинения.

Она не знала, кто он и зачем. Причём тут фьорды, звезды и камины. Но этот завиток у буквы "ч" казался тёплым, близким и любимым. Она уже не знала и сама, что думает об этом, если честно.

На третий день она сошла с ума и с чемоданом вышла из подъезда.

И вот ее встречает Кенигсберг (а не Калининград, как всяких прочих). И снова пахнет луком, и четверг, в руке письмо, в письме тот тёплый почерк, и вот рука ложится на плечо, и голос произносит нежно имя, и так тепло, что даже горячо.

Сошла с ума, решившись быть любимой.

© МальвинаМатрасова

Я знаю мир — он стар и полон дряни,
Я знаю птиц, летящих на манок,
Я знаю, как звенит деньга в кармане
И как звенит отточенный клинок.
Я знаю, как поют на эшафоте,
Я знаю, как целуют, не любя,
Я знаю тех, кто "за" и тех, кто "против",
Я знаю все, но только не себя.

Я знаю шлюх — они горды, как дамы,
Я знаю дам — они дешевле шлюх,
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух,
Я знаю, как зерно клюют павлины
И как вороны трупы теребят,
Я знаю жизнь — она не будет длинной,
Я знаю все, но только не себя.

Я знаю мир — его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко,
Я знаю, как молчат перед законом,
И знаю, как порой молчит закон.
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю — только так, а не иначе...
Я знаю все, но только не себя.

Франсуа Вийон.